Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Вот овцы все мне и сломали! Я въехал прямо в стадо, самолет плюхнулся на брюхо, в нем что-то треснуло, секретаря моего бросило вперед, расквасило о приборную доску, одного охранника пришибло каким-то сорвавшимся со своего места прибором, второго охранника — утянуло в образовавшуюся в полу щель. А я, в кабине пилотов, держась за штурвал так, что побелели костяшки пальцев, кувыркаясь и крутясь, дотащился до конца взлетно-посадочной полосы. И когда я отпустил штурвал, то вместе с креслом упал прямо на выщербленный, старый бетон. На какое-то мгновение я потерял сознание, а когда оно вернулось, то увидел, что надо мной склонилась молодая, милая, красивая девушка.

— За овец ответишь! — сказала она зло и раздраженно, совсем не по-девичьи.

— Отвечу, красивая, отвечу! — сказал я девушке и поднялся на ноги, а поднявшись, увидел, что к месту катастрофы спешат еще люди, впереди же всех — мосластый мужчина в форменной одежде, но без знаков различия, и женщина в ватнике и высоких резиновых сапогах. Мужчина, не доходя до меня метров пяти, перешел на строевой шаг. Его растоптанные армейские башмаки выбивали из бетона крошку, его руки с большими кулаками работали с механической точностью, а когда он остановился по стойке «смирно», то отдал честь и отрапортовал:

— Исполняющий обязанности командира отдельного, специального, секретно-стратегического и оперативно-тактического, гвардейского, орденоносного, трижды Краснознаменного истребительно-бомбардировочного аэродрома заместитель начальника политчасти столовой в запасе...

Но имени этого доблестного служаки я не расслышал, ибо женщина в ватнике оттерла его чуть в сторону и, протянув по-свойски руку, представилась:

— Супруга и мать!

Тут подоспели остальные мосластые мужчины в форменной одежде без знаков различия и женщины в ватниках. Лица всех были лицами изможденными, было сразу видно, что на секретном истребительно-бомбардировочном аэродроме снабжение оставляет желать много лучшего. Я, дабы сразу снять возможные вопросы, достал лопатник, из него — пачечку. Но, против ожидания, вид денег энтузиазма не вызвал.

— А где эти доллары потратить? И на что? — загалдели подбежавшие. — Да здесь на двести километров никто не живет, ни магазина, ни склада! Тайга! Реки и болота! От этих баксов можно только прикуривать! Да было бы только что прикуривать! У нас и курева-то нет, курим самосад!

— Ну, тихо! — резво подала голос девушка. — Начинайте собирать подавленных овец, ловите уцелевших. Мясо отделяйте от шкур, закатывайте в банки, с солью, перцем и лавровым. Кости варить. По местам!

Исполняющий обязанности четко развернулся на месте, выступил строевым шагом с левой ноги и промаршировал до ближайшей раздавленной овцы, которую легко взвалил на плечо, и продолжил маршировать к аэродромным строениям уже с овцой, причем овечьи кишки хлопали исполняющего обязанности по тощему заду, а он держал шаг.

— Мой отец, — сказала девушка.

В сопровождении дочери и матери я проследовал в жилой ангар. Там меня угостили отваром зверобоя, старыми галетами и кусочком сухого сыра. Мать и дочь рассказали, что аэродром уже давно сняли с довольствия, что летчики улетели куда глаза глядят. Те же, кто остался здесь, заняты исключительно поддержанием жизни в своих организмах. То, чем меня щедро угостили, было порцией для окончательно ослабевших.

Мать, воспользовавшись тем, что дочь отошла к кипятильнику, понизив голос, поинтересовалась — зачем я прилетел? Так же тихо я ответил, что сам я не летчик, а мой самолет каким-то удивительным образом выбрал в воздухе дорогу, что по большому счету летел я на комбинат редкоземельных металлов, да вот, катастрофа, случай, судьба.

Слова о принесшей меня на секретный аэродром судьбе произвели впечатление. Мать посмотрела на меня со значением, а потом сообщила, что покойный командир ее мужа и отца ее дочери, начальник политчасти столовой, умерший пару месяцев назад от тяжелейшей цинги и общего помутнения, перед самой смертью имел дарованное начальством, то ли земным, то ли небесным видение, будто свобода, избавление и общее счастье явятся в одном лице. Однако в чьем именно лице явится свобода-избавление-счастье она сказать не успела: с кипятком вернулась дочь и цыкнула на мать: мол, нечего, маменька, распускать тут всякие слухи и распространять мракобесие.

Дочь спросила, что я намерен делать, чем я намерен заниматься, а когда я усмехнулся и сказал, что намерен в ближайшем времени продолжить свой путь к комбинату редкоземельных металлов, расхохоталась басом и сказала, что идти до комбината придется года полтора, а учитывая отсутствие связи, боеприпасов, обилие в округе лихих людей и диких животных, невозможность создать запасы на дорогу, мое стремление к комбинату можно обозначить стремлением к смерти. И тут, как бы в подтверждение ее слов, от окружающих секретный аэродром сопок донеслись жуткие, истошные завывания. Кто это выл, человек или зверь, определить было невозможно, но от воя кровь застыла в жилах, волосы зашевелились на голове, в горле запершило, кожа покрылась мурашками»...