Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Удар был страшным, но я не умер, ничего не повредил, а, сбросив с себя плед, обнаружил, что меня вместе с креслом выбросило из самолета, который разломился пополам и медленно погружался в воду. В иллюминаторах я увидел лица тех, кто оставался внутри, увидел, как кто-то пытается выбраться через тот пролом, из которого выбросило меня, но помочь не мог — я сам тонул, мне самому надо было доставать спассредства и думать о будущем. И через несколько мгновений я уже сидел на маленьком надувном плотике и был готов зажечь сигнальный огонь, а самолет погрузился в воду и утонул вместе со всеми пассажирами, и с тем несчастным, кто уже никогда не получит наследство тети Хеси.

Вокруг было безбрежное море. Ни кораблика вдали, ни берега, но подул ветерок, и мой плотик начало все сильнее и сильнее сносить от места падения самолета. Я пытался подгрести назад — ведь спасатели должны были прибыть именно на это место! — но сил моих не хватало. Вконец вымотавшись, я упал на днище плотика, забылся сном, а открыл глаза лишь от того, что кто-то тряс меня за плечо.

Меня трясла какая-то голая баба! Здоровая, высокая, с большими сиськами, с длинными распущенными волосами. Абсолютно голая! Я, конечно, сразу подумал, что меня вынесло на нудистский пляж, но, как оказалось, на всем пространстве морского берега никого, кроме голой бабы, не было! Я вылез из плотика, попытался с ней заговорить по методу «твоя-моя» — мол, я — потерпевший самолетокрушение, но баба только мычала и хватала за одежду, явно собираясь меня раздеть. Я бы и сам разделся, но в кармане пиджака был бумажник с «гринами», кредитная карта, паспорт. Я раз отвел ее руку, два, но она не отставала, а все мычала, да скалила зубы. Одним словом, надоела она мне страшно, и я, еще раз оглянувшись по сторонам, дал ей бокового. Она тут же склеила ласты, ткнулась мордой в песок. А я — по бережку, по бережку, и — к кустикам, за которыми начинались какие-то холмики-дюны.

Перескочил я через них и — о, матерь Божья! За холмиками была ровная, как стол, пустыня и лишь у самого горизонта за высоченными стенами блестел золотыми крышами громаднейший город. Я сначала подумал, что, может, это Копенгаген, но в Копенгагене, как рассказывали, заливы и нет крепостных стен. Потом я подумал, что это что-то английское — эти англичане любят крепости, но в Англии, как рассказывали, нет никаких пустынь. Ну, наконец я подумал, что это Швейцария, но и сам тут же понял, что это никакая не Швейцария, раз за моей спиной было море.

Я оглянулся назад и увидел, что голая баба на удивление быстро пришла в себя, умылась морской водичкой, увидела меня и, тряся сиськами, припустила следом. Что мне было делать? Правильно — я побежал вперед, к городским стенам.

Сил мне не занимать, на средних дистанциях равных мне нет, но баба попалась настырная и отставать не собиралась. Более того, она время от времени делала ускорения и почти меня догоняла, а мне приходилось ускоряться тоже и вообще — все время бежать, повернув голову назад, дабы не пропустить ее очередной рывок. Так мы и бежали по удивительно гладкой каменистой пустыне, похожей скорее на гравийное футбольное поле, на котором я в детстве гонял с успехом мячик, а домой возвращался весь в ссадинах и кровоподтеках, но уже почти у стен города к нам навстречу выбежала целая толпа каких-то людей. Поначалу я обрадовался, думая, что эти люди спасут меня от настырной голой бабы, но стоило им приблизиться, как понял — спасения мне не видать. Эти тоже были бабами и тоже абсолютно голыми!

Голые бабы рассеивались по пустыне, их вид не предвещал ничего хорошего — у одной была дубина, у другой длинная палка с металлическим наконечником, другая наматывала на кулаки ремни со свинцовыми бляхами, — и все они так злобно рычали, что моя, которая с берега, показалась мне ангелочком. И стоило мне о ней подумать, как она меня и настигла, радостно заухав и залопотав, кинулась мне на плечи, на мне повисла, прижала к себе словно свою собственность.

Я как мог начал перед ней извиняться за боковой удар, но эта голая баба и не понимала и не слушала, да, судя по всему, про удар она уже забыла: подоспели другие, и ей пришлось, удерживая меня одной рукой, другой и ногами отбиваться от наседавших. Удерживать, впрочем, необходимости не было: я и сам понимал, что лучше попасться одной, чем целой сотне. Временами, попав кому-то как следует, она поворачивалась ко мне и довольно скалилась, как бы говоря — вот как я тебя, мой милый, защищаю! ты не бойся! я тебя никому не отдам! Я от нее не отставал, тоже махал руками и ногами, но вдруг все эти бабы чуть отступили и, продолжая держать нас в плотном кольце, все как одна обернулись в сторону города.