Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

— У меня не было припадка! — выкрикнул Перышкин.

— А выпрыгнуть кто хотел?

— Это раньше!

Послышались быстрые, удаляющиеся шаги. Бурдюков открыл глаза и успел заметить, как спина Сани Перышкина пропадает в дверях. Анатолий с молчаливым бородачом Василием, сдвинув кровати и проложив между ними лист пластика, двигали по нему какие-то нелепые фигурки, кажется, играли в шахматы.

— Он вернется, — сказал Анатолий, перехватив взгляд Бурдюкова. — Псих хоть и патентованный, но быстро остывает.

— А мы кто? — спросил Бурдюков.

Сидящий спиной бородач обернулся через плечо.

— В смысле? — Анатолий поднял одну из фигурок.

— Ну, для чего мы Максиму Андреевичу?

— Это, конечно, пра-авильный вопрос, — протянул Анатолий, оценивая положение на шахматной доске, — но, боюсь, ответ вам не понравится. Он никому здесь не нравится. Мы, видите ли, изгои.

Он поставил фигурку обратно. Его оппонент хмыкнул и принялся задумчиво чесать бороду.

— Не слушайте его, — наклонился к Бурдюкову тезка. — Мы — силы сопротивления. Понимаете? Мы должны все изменить!

— Ага, — сказал Анатолий, поправляя фигурку, — именно мы для этого и подходим как нельзя кстати. У нас у всех за плечами большой и драгоценный опыт и множественные награды. Это сарказм, если что. Ходите, Василий.

Василий шлепнул губами.

Бурдюков уткнулся в тарелку. Пластиковой вилкой он отделил кусочек пасты и, наколов, отправил ее в рот.

Паста была солоноватая и мягкая. Таяла на языке.

Она на самом деле походила на пластилин или глину, но Бурдюкову неожиданно понравилось. Это был не навязанный ему вкус. Другой, честный. Он наверняка сожрал кучу дерьма, считая, что потребляет кулинарные шедевры, так что сейчас ощущал некое согласие между тем, что ел, и тем, как это в нем отзывалось.

Интересно, подумалось ему, а я страдал расстройством желудка? Должен был. Но почему-то не помню.

Бурдюкову вдруг остро захотелось вернуться домой и посмотреть, какова его квартира на самом деле. И Магда, проверить Магду.

— А где Максим Андреевич? — спросил он.

— Будет к вечеру, — ответил Анатолий. — Наш командир весь в делах.

Василий что-то буркнул.

— А я не отвлекаюсь, — сказал ему Анатолий, подвигая одну из своих фигурок на закрашенную клетку, — я одновременно думаю и ввожу нашего нового обитателя в курс дела. Человек должен знать, в каком он теперь положении находится.

— И в каком? — спросил Бурдюков.

— В аховом! Кстати, шах.

Блондин качнулся на стуле.

— Вы ешьте, Сергей, ешьте. Анатолий Георгиевич в нашей маленькой компании слывет завзятым пессимистом.

Бурдюков кивнул и вместе с пастой наколол кусочек мяса.

— Да уж, вы ешьте, ешьте, — повторил за блондином Анатолий, не отрывая взгляда от фигурок. — Впереди у нас — великие дела.

— Какие? — не удержался Бурдюков.

— Дерибан верхних этажей и воровство пасты на нижнем, — ответил Анатолий. — Это чертовски увлекательно.

— Анатолий Георгиевич! — повысил голос блондин. — Вы же знаете, что мы вынуждены так поступать! Это жестокий мир! Внизу нас никто не ждет. В любой момент по этажам может пойти проверочная команда!

— Она ходила хоть раз?

— Я слышал их однажды!

Анатолий поднял голову.

— Вы эти сказки для Перышкина оставьте. Я здесь уже три недели, и за все это время слышу только вас.

Блондин вздохнул.

— Вы слышите только себя, — сказал он.

Бурдюков задумчиво доел пасту. В двери тихо вошел Перышкин и проскользнул мимо играющих в шахматы к столу.

— Сходим наверх? — сразу предложил он.

Молодое лицо его сделалось просительным.

— Зачем? — спросил Бурдюков.

— Вам разве не интересно?

— Не знаю. Не очень. Я хочу дождаться Максима Андреевича. Он должен мне многое объяснить.

— Я вам объясню, — сказал Саня. — Давайте. Вы же поели?

Бурдюков показал чистую тарелку.

— Ну вот!

— Он вам расскажет, — покивал Анатолий и передвинул фигурку. — А что не знает, то придумает. Тебе снова шах, Василий.

Бородач в сердцах качнул лист, на котором была расчерчена доска. Фигурки заскакали по клеткам, и троица корявых пешек умудрилась спрыгнуть на пол.

— Это что, партия? — поинтересовался Анатолий.

Василий буркнул, пнул одну ни в чем не повинную пешку и с независимым видом перебрался за один из стульев, стоящих у окна. Там он взял газету из толстой подшивки на полу и уткнулся в нее глазами. Читал он на самом деле или только делал вид, Бурдюков определить не смог. Ему вообще казалось, что это не газета, а, возможно, обрывок обоев или обивки.