Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Летом 1936-го Стефано – деликатный, воспитанный, добрый – наведывался к Стелле каждое воскресенье. Путь отнимал много времени и сил, но Стефано не жаловался. Все к нему очень привязались, включая Стеллу, которая неизменно была дружелюбна и приветлива, зная, что он скоро уйдет в армию, – иначе говоря, минует опасность замужества. Позднее собственная благосклонность служила Стелле утешением. По крайней мере, перед вечной разлукой она не куксилась и не фыркала на хорошего парня.

Осенью, луща каштаны, Стелла вспоминала горделивые весенние мысли в роще дона Манчузо: мол, никогда больше ей не портить пальцев колючей кожурой. Вот дура! План не сработает, это же ясно было с самого начала. Вся затея с эмиграцией – бред. Как они вообще могли рассматривать такую перспективу?

Наступил ноябрь. Стефано ушел служить в армию. Первое письмо Стелла получила через две недели. Не ахти как хорошо она читала, а все же поняла, что Стефано – мастер писать. Ассунта поместила письмо на полку, где стояла ее лучшая посуда. Там целее будет – и виднее каждому, кто в дом войдет.

Весна. Артишоки. Фасоль. Великий пост. Пасха. Помидоры. Тыквы. Лето. Шелковичные черви. Бессонные ночи при червях. Успение Богородицы. Паломничество в Диподи. Праздничное застолье. Осень. Фиеста. Оливки и каштаны. Зима. Оливки. Рождество. Праздник Святого Спасителя. Опять оливки. Закланье свиней. Фенхель. Апельсины и мандарины. И снова артишоки.

Мозоли, блохи, поломанные ногти. Мессы. Молитвы за американскую визу и за слепую бабушку. Чужие свадьбы. Чужие младенцы. Чужие братья, отправившиеся в Африку, в Рим, во Францию.

Ожидание.

Ожидание.

Ожидание без конца.

Минуло три с половиной года. Стоял октябрь 1939-го. Вторая мировая уже началась. Не представляю, как Антонио Фортуна сумел изловчиться, оформил документы жене и детям прежде, чем США отменили выдачу иммиграционных виз. Я поспрашивала сведущих людей – все они утверждали, что тут без основательной «подмазки» не обошлось.

На сей раз было три паспорта: для Ассунты (в этот паспорт вписали несовершеннолетних Джузеппе и Луиджи), и персональные документы для уже взрослых Маристеллы и Кончеттины. Отплыть им надлежало из Неаполя 16 декабря, на судне под названием «Графиня Савойская». Антонио купил билеты второго класса: его жена и дети должны путешествовать в отдельной каюте, а не спать вповалку на палубе со всяким сбродом, как когда-то спал он сам; они должны прибыть на новую родину в приличном виде. Плавание займет семь дней. 23 декабря Антонио встретит семью в бухте Нью-Йорка.

Франко, старший сын тети Розины, купил у Ассунты дом на виа Фонтана. Хотел своему сыну отдать, потому что тот надумал вернуться в Иеволи с целью подыскания хорошей невесты. Ассунта радовалась, что дом останется в семье Маскаро, хотя ей самой от этой сделки ни гроша не перепало. За океаном ее муж черкнул пару слов – и вуаля, дом пошел на продажу, Ассунте деваться некуда – только в Америку. Так мир устроен. Не стоит лишний раз слезы лить.

– Что бы ни случилось, – умоляла Четтина кузена Чичу, – не позволяй Франко мой лимончик срубить.

Сказанный лимончик, теперь уже крепенький, шевелил листвой на защищенном от ветров пятачке между домом и хлевом. Это было то самое деревце, которое выросло из утешительного лимона, подаренного маленькой Четтине матерью.

– Не волнуйся, – успокоил Чичу. – Такие деревья уничтожать – к несчастью, каждый знает.

Но, понятно, дерево срубили заодно с остальными деревьями на Ассунтином участке. Землю застроили виллами, чтобы затем продать чужим сыновьям.

В конце ноября Ассунта с детьми отправилась в Никастро – Антонио прислал денег, чтобы жена и дети приоделись к путешествию. Для девятилетнего Луиджи купили рубашку (первую готовую, а не сшитую в домашних условиях) и добротные короткие штанишки коричневого цвета. Мальчик буквально преобразился. Стелла и Четтина выбрали одинаковые темно-синие платья (продавщица уверяла, что они идеальны для плавания на пароходе). Платья были с длинными рукавами – чужие не увидят Стеллиных шрамов. Ассунта уперлась рогом: мне, мол, только черное, и настояла на своем, хоть дочери и уговаривали выбрать расцветку повеселее.

С почтамта Стелла отправила коротенькое письмо матери Стефано – сообщила свой новый американский адрес. Стефано служил в Катандзарской пехотной дивизии, которую как раз перебросили в Африку. Он регулярно писал Стелле, она же никогда не отвечала. Во-первых, не знала, что сообщить Стефано, а во-вторых, боялась опозориться из-за своего корявого почерка и слабой орфографии. Уходя в армию, Стефано, верно, полагал, что демобилизуется году этак к тридцать девятому. Теперь ему сравнялось двадцать два, а Стелле было почти двадцать. Знай Стефано, что ухаживание так затянется, – предпринял бы более решительные шаги перед службой, а то и вовсе не пошел бы в солдаты, прикидывала Стелла. Их со Стефано будущее вилами на воде написано, а это непорядок. Стелла молилась за Стефано; впрочем, он находился на немыслимом, невообразим расстоянии, в неведомых местах. Наверное, поэтому молитвы шли не от сердца. Чувствовалась в них тухлинка, она же – Стеллина надежда, что Стефано застрянет в Африке до скончания времен и ей, Стелле, не придется становиться его женой.