Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

– Это несправедливо! – кипятился Чичу. – Так нельзя с людьми!

– Как нам все исправить? – перебила Стелла.

От кузенова возмущения, она поняла, толку не будет. Нужны не слова, а действия, причем быстрые и решительные. Впрочем, синьор Мартинелли уже выпроваживал их из кабинета.

– Никак не исправить, – заявил он, глядя на Чичу, словно это Чичу задал вопрос. – Виза никуда не годится. Я тут бессилен. Визу выдало американское правительство. Антонио Фортуне необходимо обратиться за новой визой.

Стелла усиленно прокручивала в уме разные варианты. Она слыхала о телеграфе, который доставляет людям сообщения за считаные часы. Не послать ли отцу телеграмму? Пусть он там, в Америке, подсуетится.

– Если мы все уладим сегодня, можно нам прийти сюда вечером, чтобы…

– Синьорина, – с грустью оборвал синьор Мартинелли, – сегодня вы ничего не уладите. На оформление новой визы нужно несколько месяцев, а то и несколько лет. Ваш отец должен подать прошение властям Соединенных Штатов, а у них действуют строгие квоты на количество иммигрантов.

– Квоты? – повторила Стелла. Слово вроде знакомое, однако что под ним подразумевается? Разум отказывался ей служить. – Но ведь там, в паспорте, всего одна маленькая ошибка. – Стелла едва не рассмеялась истерическим смехом – таково было ее отчаяние. – Пару буковок поменять – никто и не заметит. Неужто никак нельзя, синьор?

Мартинелли испустил тяжкий вздох. Усы как бы вспорхнули этакой серой вороной.

– К сожалению, нельзя, синьорина. Вы даже не представляете, как все строго с визами. Если власти заметят малейшее несоответствие, ни вашей семье, ни мне несдобровать.

Стелла была в замешательстве. Лицом синьор Мартинелли выражал сочувствие; но ведь и вчерашний возница тоже плел о суровых законах и больших проблемах.

– На судно я вас допустить не могу, синьорина, – подытожил Мартинелли.

– Как же быть? – спросил Чичу. За его спиной плакала Ассунта.

– Уезжайте из Неаполя, друзья мои. Возвращайтесь в родные места, – сказал синьор Мартинелли.

На вокзале Стелла пересчитала деньги. Да, поначалу у нее были противоречивые чувства насчет Америки. Теперь, когда поездка сорвалась, Стелла предпринимала огромные усилия, чтобы подавить досаду. Все сбережения осели в липких лапах неапольских мошенников. А каково будет возвращаться туда, где с семьей Фортуна уже навечно распрощались? Прокатились, скажут, Фортуны до большого города – пора и назад.

Четтина, судя по всему, думала о том же. Лицо ее блестело, потное от нервного напряжения.

– Сколько всякого добра мы бы купили! – прошептала Четтина, но так громко, что шепот был слышен за десять шагов. – Туфли, к примеру; настоящие, красивые туфли, да не по одной паре!

– Нам туфли без надобности, – мрачно откликнулась Стелла. – Носить некуда.

В плохих новостях часто хуже всего не суть, а необходимость объяснять раз за разом, что да почему не удалось. Хуже всего выслушивать комментарии: порой от искренне сочувствующих людей, порой – от прикидывающихся таковыми, а порой от тех, кто даже и не прикидывается.

Ошибка? Серьезная? А кто напортачил? Неужто нельзя было исправить? А вы все средства испробовали? Я бы на вашем месте… Столько денег псу под хвост! Что скажет ваш муж, синьора Маскаро? Небось рассердится? Как оправдываться будете?

Досужие соседи очень жизнь осложняют, что верно, то верно.

По крайней мере, семья не продала дом – было куда вернуться. Но само возвращение! Фортуны отсутствовали всего несколько дней, однако после Неаполя родная деревня показалась им убогой, жалкой. Стелла ехала в поезде, близко видела море, видела большой город, столкнулась с деловыми людьми и мошенниками; теперь она знает, как выглядят проститутки. Деревня Иеволи, думала Стелла, это единственное место на земле, где она и близкие защищены от вихря, готового разметать их, разъединить; вот только ей, Стелле, одной безопасности отныне недостаточно.

А за три тысячи миль от Калабрии рвал и метал Антонио. Синьор Мартинелли получил куда больше денег, чем следовало за его услуги, – Антонио переплатил, лишь бы документы для семьи были оформлены по всем правилам. Мартинелли денежки-то взял, а сам напортачил. Или тут Антонио виноват? Почерк у него аховый, это во-первых; а во-вторых, ему взбрело «Маристеллу» записать «Марией» – вроде это имя больше в американском духе, да и короче. Выходит, сам себя наказал?

Пять лет ожидания пошли прахом. Да только Антонио не зря родился в Калабрии – как известно, неудачи закаляют калабрийцев. Антонио делался все более твердолобым, пока голова у него не треснула, как перезревшая тыква. Он заново заполнил анкеты, страдая физически от необходимости выводить собственной рукой буквы, чертову пропасть букв! Стоял май 1936-го; если визовая очередь, больше похожая на лотерею, будет продвигаться прежними темпами, Антонио воссоединится с женой и детьми (младшего из которых он никогда не видел) лишь в 1941 году. К тому времени трое старших достигнут совершеннолетия – значит, на них понадобится заполнять персональные анкеты для персональных взрослых паспортов. Но так далеко Антонио Фортуна не заглядывал. Пока он сдал бумаги в первое попавшееся отделение миграционного бюро и приготовился ждать. Бумаги, может, проваляются, пока в негодность придут, но тут уж ничего не поделаешь.