Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

– Отвезу вас, куда прикажете, – продолжал возница. – Всего за лиру.

И снова Стелла обратилась к Чичу с безмолвным вопросом, и снова Чичу явил полное несоответствие званию опекуна. Явно в ступоре пребывал.

– Что ж вы медлите? Разве не слыхали, как опасно в Неаполе по ночам? Да у вас же на лицах написано: мы, мол, только-только приехали. Вас облапошат, обворуют, догола разденут. Где вы намерены ночевать? Скорей полезайте ко мне в фиакр и поедем, куда скажете, – не отставал возница.

– Вы говорите – одна лира? – Стелла своего голоса не узнала. – За лиру в любое место можно доехать?

Город большой, Стелле ни за что не добраться до гостиницы, не доставить туда мать, сестру, братьев и бесполезного Чичу. Спросить дорогу она не рискнет. Мало ли, куда ее направят! Оставалось надеяться на благие намерения возницы.

– Одна лира, – повторил тот.

Чичу достался третий Стеллин взгляд. На сей раз опекун вышел из ступора, повторил, как попугай: «Одна лира», усилив согласие кивком. Все забрались в фиакр.

Чичу озвучил название и адрес гостиницы – информацию из письма Антонио. Всю дорогу возница старался вести светскую беседу – оборачивался к пассажирам, выкрикивал вопросы, перекрывая стук лошадиных копыт. Говорил он на неаполитанском диалекте. Чичу и Ассунта не отвечали, а Стелла сочла, что молчать невежливо, и сообщила, откуда и с какой целью они приехали в Неаполь. Потом ей стало страшновато – зачем она откровенничает с незнакомцем? Больше уже Стелла ничего не говорила, позволяя балагурить вознице. Пахло странно. Вроде как лезешь в погреб, а там тыква испортилась – сразу в нос гнилью шибает. Только здесь, в Неаполе, гниль была как бы просоленная. Ехали темными переулками. Иногда мелькали вывески: «Бакалея», «Галантерея» и прочее. Стеллино сердце учащенно билось – вот она транжира, целую лиру потратит на этот фиакр! Впрочем, Стелла сразу себя урезонивала: как иначе в городе? Разве пешком, да ночью, да с чемоданом и узлами, до гостиницы доберешься?

Наконец с облучка послышалось «Тпру!». Фиакр остановился. Чичу развернул письмо Антонио, стал сверяться с вывеской. Слишком долго разбирал надпись на фасаде гостиницы. Руки у него тряслись. Уф, кажется, правильно приехали. Фортуны вылезли из фиакра, возница помог снять чемодан.

Из потайного кармана Стелла достала узелок с деньгами. Извлекая монету, опуская ее вознице в ладонь, она неотступно думала о нетвердых руках кузена Чичу и очень старалась сдержать собственную дрожь.

– Одна лира с каждого пассажира, синьорина, – произнес возница.

Стеллино сердце пустилось галопом. Ничего себе заломил! Дневное жалованье! Мошенник!

– Мне казалось, одна лира за всех, – пролепетала Стелла. Чуть язык себе с досады не откусила за это «казалось». Стелла добавила в голос металла: – Шесть лир, синьор, это слишком дорого за такую короткую поездку.

– Вы меня недопоняли, синьорина. Вы не представляете, какова жизнь в этом городе! – Глубоко посаженные глазки глядели честно-пречестно. – Про дорожный налог, поди, и не слыхивали? За последние два месяца цены знаете как подскочили? Налог берут с каждого пассажира, а кто утаивает, того штрафуют, а то и вовсе бизнес закрывают. А кто по сколько возит – это уж carabinieri пронюхают. Им же заняться больше нечем, кроме как шпионить за трудящимся человеком. Если кто видел, что я шестерых везу, а налог с одного плачу – труба мое дело! – Возница ребром ладони коснулся собственной шеи, изображая, вероятно, смертную казнь путем обезглавливания.

Стелла взглянула на Чичу, который внимательно изучал носки собственных башмаков. С кузеном все ясно. Гнев захлестнул Стеллу, но живо сменился неуверенностью. Конечно, возница ее надуть хочет; ну а если нет? Поди разберись. Ассунта, Четтина и братья расширили глаза. Ждут от Стеллы защиты. Стелле доверены деньги; ей и решать. Что ж, скоро они все окажутся в Америке, где лиры не в ходу. Какой же смысл скаредничать?

Стелла полезла в узелок, стала нащупывать монету в пять лир.

– Мне очень неловко, синьорина, – говорил между тем возница. – Жизнь такая, ничего не поделаешь. Вам это кажется огромной суммой, потому что вы у себя в горах привыкли к другим расценкам; не с добра же вы и в Америку эмигрируете. Я вас понимаю – сам деревенский.

Протягивая вознице монету, Стелла почувствовала, что пульс у нее почти ровный. В глазах этого человека действительно светились и сострадание к ним, без пяти минут эмигрантам, и ностальгия по родному захолустью.