Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

После паломничества к гробнице Девы Диподийской была целая неделя выходных; тогда-то Стелла и закончила шить наряды. Четтина помогла разложить их на кровати, чтобы мама вынесла вердикт.

– Еще неизвестно, как это все на вас будет смотреться, – довольно мрачно молвила Ассунта.

Сестры, помогая друг дружке, начали процесс облачения. В последние месяцы было много примерок, но всегда мерили по одной вещи, максимум – по две. Теперь, полностью одетая, Стелла чувствовала себя перешедшей в новую реальность. Укрепляли ее в этом ощущении взгляды матери и сестры. Кстати, о сестре, о Козявочке-букашечке. Вот кто преобразился, стоило только сбросить ежедневные обноски! Четтина, на целый дюйм выше Стеллы, казалась совсем взрослой. А уж как энергично выпирал ее бюст из тесного лифа – глаз не отвести! Ну, для этого-то pacchiana и шьется – чтоб парни таращились. Стелла покосилась на свой бюст, как бы гордый собственной сдобностью. Таращиться, несомненно, будут и на Стеллу.

– Fhijlie mie! – воскликнула Ассунта, и слезы, как всегда легко, полились из ее огромных глаз. – Доченьки мои, да вы стали настоящими барышнями! – Ассунта трижды перекрестила Стеллин лоб, чтобы отвадить mal’oicch , повторила знамение для Четтины и добавила: – Самое опасное время для вас наступило. Всякий из зависти сглазит.

В Никастро тронулись с рассветом. Стелла и Четтина сидели, словно по аршину проглотивши, в повозке братьев Феличе. При каждом толчке соблазнительная волна проходила по бюстам, поднятым лифами и чуть прикрытым полупрозрачными косынками. Стеллино сердце замирало от предвкушения: сегодня она увидит праздник в самом Никастро, где, по слухам, собирается не одна тысяча народу. Когда дорога пошла под гору, груди затряслись прямо-таки неприлично, оказались гораздо ближе к подбородку, чем всегда. Это взволновало и смутило Стеллу. На ярмарке мужчины станут на нее пялиться. Она знала, какой эффект должна производить pacchiana ; получается, хотела мужского внимания? Втайне от себя самой? Живо вспомнилось предупреждение, сделанное голым отцом, и щипки в одеяльной духоте. Скоро солнце согрело всю компанию, окрасило розовым листья олив, серебристые с исподу. Стелла уже не радовалась ни теплу, ни дивным видам, ни предстоящему веселью – сдерживая тошноту, она упорно гнала мысли об отце.

Гаэтано и Маурицио Феличе совсем по-рыцарски шли всю дорогу пешком, уступив места в повозке своим милым соседкам, и заигрывали с Ассунтой. Обоих братьев почему-то тянуло на женщин постарше. Ассунта не прикидывалась, будто ей неприятно такое внимание: она цвела. Правда, с черным платком Ассунта не рассталась (не по чину ей расфуфыриваться); зато лицом помолодела, избавилась от морщин вечной озабоченности.

Никастро знаменит замком, который еще норманны строили. Замок высится на горе, сам же город расположился на склонах. Улицы вымощены плитами и отграничены древними крепостными стенами – крошащимися от времени, однако, судя по всему, вечными. Главная улица представляет собой широченный, как поле, бульвар. К тому времени как наши герои добрались до Никастро, этот бульвар гудел голосами торговцев-разносчиков и сотрясался от зажигательных мелодий итальянского юга. Стелла не только никогда не видела этакой толпы, но даже не представляла, что на свете может быть столько людей. Мостовая пестрела частыми вкраплениями черных женских юбок и черных мужских плащей, квадратиками повозок и прилавков. Стелла заметила: приехало немало богатых девушек. У каждой кожа кремового оттенка, а шейка отяжелена золотой цепочкой с миниатюрным распятием или оберегом в форме рожка. И как же сверкает, как ловит и возвращает солнечный свет вся эта красота, как колышется в унисон с девичьим чуть прерывистым дыханием! Верно, кучу денег стоит.

Ассунта с дочерьми, под охраной учтивого Гаэтано Феличе, робко пошла по торговому ряду. Джузеппе она отпустила прогуляться с Маурицио – эти двое исчезли и не появлялись до самого обеда. К тому времени Стелла вполне освоилась в разгоряченной толпе, с удовольствием пила вино и хлопала в такт мелодиям.

И вдруг словно кто краской плеснул, нарушил однообразие черных юбок. Немыслимое пятно, ядовитой розовостью превосходившее цветы мандевиллы, вторглось в чинный ряд, ослепило, обескуражило. Из чего же это делают такой краситель, мелькнуло у Стеллы. Между тем владелица розового платья – чернявая, простоволосая – шла прямо на нее, на Четтину, на маму.