Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Когда туман над сырой лужайкой пронизывают водянистые рассветные лучи, подбитая резиновым шнуром задняя дверь издает легкое «пшччч» – это Тина, дочка, пришла перед работой, чтобы приготовить папе завтрак. Антонио разбит бессонной ночью, сердце ноет. Стелла Первая улавливает слабое, неровное биение – и опускается Антонио на грудь. Антонио таращится прямо перед собой, никак не возьмет в толк, откуда такая тяжесть. Где ему знать, что это его самая старшая дочь? Он про Стеллу Первую и думать забыл. Он делает усилие, садится в постели, спускает ноги на пол. От линялой пижамы разит потом и кое-чем еще. Маленький призрак вынужден отлететь. Антонио встает, набрасывает махровый халат бордового цвета. Подавив отвращение, Стелла Первая седлает его, стискивает ручонки под отцовским кадыком. Чувствует дрожь небритого горла. Отлично. Только Стелле Первой необходимы свидетели. Для призраков это очень важно.

Поеживаясь, Антонио выходит из спальни. Что-то давит ему на плечи, и никак не стряхнуть это непонятное, ледяное.

– Тина, – зовет он в сторону кухни. – Тина, помоги. Худо мне, Тина.

Дочь как раз поставила варить овсянку на воде.

– Что с тобой, папа? Сядь, я тебе кофе приготовлю.

– Тина… – блеет Антонио. Точно так же блеяла белая козочка, заколотая и демонстративно съеденная им. – Тина!

Дочь наконец-то отвлеклась от плиты.

– Это твоя сестра, Маристелла, – почти всхлипывает Антонио. – Убить меня задумала – меня, родного отца!

На этих-то странных словах Стелла Первая решается. Сосредоточив в ручонках пылающую ненависть, она стискивает бычью шею Антонио.

И выжимает жизнь из этого некогда мощного горла.

Определенно приведенная глава, все эти рассуждения о маленьком призраке и его мотивации являются фантазиями автора. Им, как не подкрепленным ни свидетельскими показаниями, ни материальными уликами, ни медицинскими справками, нет места в семейных хрониках Фортунов – Маглиери – Караманико. Скорее всего, Тони Фортуне приснился кошмар, связанный с угрозами его второй дочери, Стеллы, с ее ножевой атакой; именно так следует толковать последние слова, столь напугавшие Тину.

Врач констатировал, что смерть Антонио Фортуны наступила по дороге в больницу, а причиной был обширный инфаркт. Жертвам инфаркта нередко чудится, будто их душат, – вот почему покойный последние минуты провел, раздирая собственное горло. Под ногтями у него обнаружили кровь и фрагменты кожи, на шее – глубокие рваные царапины.

На сегодняшний день это последняя недо-смерть Стеллы Фортуны. То самое Происшествие.

Датируется оно восьмым декабря 1988 года, хотя, по сути, уже настало девятое декабря. Взгляд Стеллы, сидевшей поздно вечером на диване, вдруг зафиксировался на часах. Они показывали 23:52. С этого мгновения Стелла уже не могла вернуться к просмотру новостей; нет, она стала следить за минутной стрелкой. С каждым шажочком стрелка приближалась к полуночи. Когда восьмое декабря сменится девятым, будет ровно двадцать лет со смерти Ассунты. Стеллина мать умерла в шестьдесят девять; вот почему саму Стеллу так страшил этот возраст.

Полночь, наступив, не была отмечена ничем особенным – странно, ведь очередной тягучий день сделался очередной тяжкой вехой. Канал Си-би-эс прервал новости ради рекламы жидкого моющего средства. Стелла попыталась ощутить себя по-другому, иначе, чем минуту назад. Она – вот глупая! – даже произнесла вслух «мама». Усмехнулась, плеснула в стакан из бутылки, которую не выпускала из рук. Руки, понятно, дрожали – бутылка была почти пуста, а из еды за весь день Стелла употребила только тарелку холодной пасты, да и то уже давно.

Об усопших надобно молиться, покуда их души пребывают в чистилище, – тогда Господь явит им милость. Так учила Ассунта. Начала внушения, впервые взяв маленькую Стеллу на кладбище – прибирать могилку Стеллы Первой. Ассунте непременно хотелось, чтобы Стелла прочла молитву за покойную сестру.

– Святая Мария, исполненная благодати, – начала Стелла виноватым тоном, обращаясь к телеэкрану – единственному источнику света в гостиной.

Она не помнила, как дальше. Много лет не молилась. Слишком больших усилий требовала концентрация на Господе Боге, и при любой попытке Стеллу охватывало чувство, что она говорит с пустотой.