Дмитрий Стахов - Крысиный король

Моя мать разбавляла водку соком черноплодной рябины, для снижения давления. Чистую начала пить после ареста Ильи, жаловалась, что телефоны — и стационарный и мобильный — стали известны посторонним, кто-то проклинал, кто-то возвеличивал, журналисты хотели брать интервью. Я просил из квартиры не выходить, вдыхать свежий воздух на балконе. Курьер привозил продукты. Но ей не нравился привозимый курьером хлеб, и она вышла в «свой магазин». При магазине была маленькая пекарня. Хозяин давал скидку.

На лестничной клетке дежурили фотограф и журналистка. Журналистка полезла с вопросами, так и сыпала — приходил ли Илья в гости со своей девушкой? вам она нравилась? вы знаете, что Ирина была беременна? что ей прочили карьеру модели? — а потом, вдруг — не кажется ли вам, что появление евреев в радикальных движениях позволяет провести параллель с происходившим сто лет назад? — и совала матери под нос микрофон. Фотограф щелкал. Представляю — мать машинально поправила выбившийся из-под берета локон, шелковая косынка, помада, румяна, сумочка. Выход всегда обставлялся.

Их прислал когда-то принадлежавший Катиному олигарху издательский дом, в котором издавался журнал биографий, исторических историй и ностальгических воспоминаний. Его мать читала регулярно. Я привозил свежие номера. Поэтому мать не начала действовать сразу, а сказала «No comment! No photo!», приосанившись перед тем, как произнести иноязычные слова. Фотограф не отреагировал, журналистка, конечно, микрофон не убрала. Мать расстегнула сумку, достала платок и баллончик. Отработанные движения. Она тренировалась. Платок — плотно к носу, глаза прищурить, баллончик — на максимально вытянутой руке.

Разряд шокера, его мать тоже вытащила из сумки, достался фотографу, который, когда журналистка зашлась в кашле и залилась слезами, заорал: «Что ж ты делаешь, блядь?» Продолжая, впрочем, нажимать на спуск.

— Если бы он назвал сукой, я бы его не приложила, — оправдывалась потом мать. — А это слово мне никогда не нравилось. Неблагозвучное. Ужасное! Мышецкая рассказывала, что, когда ее избили энкавэдэшники, она спросила у следователя — как вам не стыдно бить женщину? И тот ответил — какая ты женщина! ты старая блядь! Ну, я взяла шокер и…

Я думаю, что она придумала, будто фотограф назвал ее блядью. Как и рассказ Мышецкой. Если бы у нее в сумке лежал еще и пистолет, она бы его застрелила. Матери надо было отыграться. Она была очень довольна, что отыгралась на фотографе и журналистке: фотограф упал с лестницы, будто бы сломал указательный палец на правой руке и разбил объектив, у журналистки якобы начался приступ астмы. И палец, и астма были враньем, конечно, — они поехали в больницу, через весь город, хотя ближайшая была в пятистах метрах от дома матери, поехали к своему врачу, треснутый объектив лежал для таких случаев в кофре.

Моя мать еще и пнула ногой задыхавшуюся у стенки журналистку. Говорила, что не пинала, но из больницы позвонил редакционный юрист: журналистка чуть не умерла, из-за гематомы на бедре будет нетрудоспособна, фотограф также, из-за пальца — «Не сможет ковыряться в жопе…» — вставил я, — поэтому надо готовиться к судебному процессу. Но потом позвонил пославший на задание журналистку и фотографа редактор и сказал, что, если я соглашусь на интервью и съемку, они не будут предъявлять претензии. Если мы — я и моя мать, — дадим еще разрешение и на видеосъемку для их телеканала, лучше у меня дома, куда должна будет приехать моя мать — они готовы сами ее привезти, — то заберут заявление, которое уже лежало в полиции.

Адвокат Ильи сказал, чтобы ни я, ни моя мать никаких интервью не давали, молчание — золото, говорил он, надо молчать о том, что болит, иначе ударят именно туда. Зазвонов сказал, что адвокат из лучших. Судя по цене, так оно и было. Адвокат Ирины, напротив, советовал на интервью согласиться, но на вопросы не отвечать, вместо ответов выдавать заранее подготовленные тексты, которые потом окажут влияние на присяжных. Текст для Ильи и текст для Ирины. Текст для Ирины он набросал. Текст соответствовал линии защиты: Ирина ничего не знала, Илью взяла с собой для страховки, должна была встретиться на бульваре с кредитором, у которого брала деньги на покупку квартиры и которому выплачивала долг частями, а кредитор требовал выплатить все сразу, угрожал, когда же стрелявший бросился бежать и увидел ее за рулем медленно едущей машины — они искали место для парковки, — то открыл на ходу дверцу и в машину впрыгнул, стрелявший был ее прежним парнем, даже не заметил сидевшего рядом с Ириной Илью, и стрелял он не потому, что там были какие-то политические дела, не потому, что погибший вел дело против каких-то их мифических соратников, а потому, что соблазнил Ирину, когда она еще была невинна, юную девочку, обратившуюся по вопросу раздела имущества — ее родители после развода судились, — застреленный накормил обедом и лишил невинности прямо в своем «Ауди».