Дмитрий Стахов - Крысиный король

Третий, которого нашли вдова Дерябина и ее сестра, взявший на себя общее руководство, был всегда в сером, в нечищеных ботинках, с дешевыми часами на запястье. Незапоминающаяся физиономия. Ему понравился составленный адвокатом Ирины текст, но он считал, что надо признать некоторые положения обвинения. Иначе обвинение обидится. Нет ничего хуже, чем обидевшееся обвинение. Тем более в таких процессах, в которых могут быть протянуты ниточки к влиятельным людям. Имелись публикации — в интернете, бумажная пресса об этом писать опасалась, — что Ратный союз пользовался покровительством на самом высоком уровне. Какой-то кремлевский советник не раз встречался с ударившимся в бега Максимом.

Главный выбрал стратегию, что ребенок как раз от убитого. Он считал это перспективным. Он славился как разрушитель самых железобетонных обвинительных заключений. Обещал полнейший успех. Самое большое от трех до пяти.

Потом выяснилось, что Ирина потеряла ребенка. Выкидыш случился месяца два с половиной после их с Ильей ареста. До этого Ирина даже в тюрьме сохраняла румянец. Потом же она приобрела матовую бледность. Когда освободилась, бледность уже была сизоватой. С легкой желтизной. Это неудивительно. Столько лет. Лучших лет.

— Илюша весь в тебя, — сказала мать после одного из посещений Ильи в СИЗО. — Ему нравятся поблядушки…

Это слово моя мать как раз очень любила.

— Все твои бабы поблядушки, — сказала она еще. — И с которыми ты спишь сейчас, и с которыми спал…

— Ты всех прежних не знаешь, а нынешних не знаешь вовсе!

— Я тебя знаю! — сказала мать…

…Ко мне приходили странные люди. Я не открывал. Через дверь они говорили, что могут оказать помощь, что хотели бы поддержать, что на них можно рассчитывать. В том числе — финансово. Звонки по телефону следовали один за другим. Главный адвокат, удивительным образом сумевший найти общий язык с адвокатами Ильи и Ирины, запретил контакты и со звонившими в дверь, и по телефону; о том, чтобы взять у обещавших оказать помощь деньги, и речи быть не могло. Главный выстраивал стратегию защиты, по которой надо было в первую очередь сгладить все опасные углы. Он был также против какого-либо очернения убитых. Выступил с заявлением, что фотографии убитого правозащитника с детьми, растиражированные с откровенными подписями, никак не могут свидетельствовать о его патологических наклонностях — девочка была его приемной дочерью, мальчик — племянником. Будучи приглашенным в телевизионное шоу, рассуждал о том, что Потехин был героем афганской войны. Вел себя корректно, в деталях, о которых упоминал, был конкретен, подробен, точен. Показал ведущему шоу, зрителям в студии и лишь потом — в камеру — телезрителям — фотографию Аксы. Точнее — несколько ее фотографий.

Оказалось, она была дочерью влиятельного полевого командира от второй жены. Потехин узнал Аксу, когда ей было пятнадцать лет. Смуглая, с серыми глазами, пухлые губы, насмешливый взгляд. Удивительный для афганской женщины. Сейчас она с детьми была в Англии. Технические сложности не позволили установить с нею онлайн-связь. Потехин мне ничего не говорил. Я смотрел это шоу и чувствовал, что обижен на убитого. Позвонила мать, спросила — смотрю ли я телевизор?

— Нет, — сказал я.

— Вот врать ты так и не научился, — было слышно, как она прикуривает сигарету. — Ты злишься?

— Злюсь? С чего ты взяла?

— Потому, что сама я от злости по потолку хожу! А ты — мой сын…

…Тогда, перед самым процессом и во время него, во мне окрепло чувство поражения. Я ощущал себя проигравшим. Началась темная полоса, постепенно ставшая черной, и не полосой, а завесой, покрывалом. Меня накрыло. Целыми днями я лежал на диване и щелкал телевизионным пультом. Разносчики приносили пиццу, суши и китайскую еду. Я мечтал о курином супчике. О таком, который обожал папа Шихман. На полу, вокруг дивана, выстраивались ряды пустых пивных бутылок.

Время от времени я открывал крышку ноутбука, искал новости об Илье, Ирине, стрелке Никите и о том таинственном Максиме, который скрывался то ли в Западной, то ли в Восточной Европе. «Мы надеемся, — говорил представитель следствия, — что партнеры по нашему запросу выдадут подозреваемого нами в совершении тяжких преступлений российского гражданина Телепнева». Так я узнал фамилию Максима. Его выдали после того, как Илья и Ирина отправились по колониям, но к Максиму на суд их привезли, прежние голубки, державшиеся за руки, улыбавшиеся, выглядели пришибленными, Илья шмыгал носом, встретившись со мной взглядом, опустил голову, он уже начал лысеть.