Сандра Мост - Подвійне життя

Порадник уважно дивився, начебто запрошуючи своєю увагою.

— Щось має змінитися на краще. І чекати лишилося недовго. Але…

Очі Порадника.

— Але мене це чомусь лякає, мій Пораднику.

Тихо, хлопче, не волай. Вона має рацію, ти справді трохи дурнуватий, бо вона не абсолютна у своїй майстерності творити. Вона ніколи не помре.

Порадник підійшов впритул до нього. Гей, хлопче, чуєш? Це ти — сон. Це ти лише вигадка, порожня ілюзія, що увібрала у себе її мрії. Це вона тебе вигадала.

Пам'ятаєш, той пустир, де ти вперше прокинувся? Це тоді ти з'явився — уперше. З її життя, з її вигадки.

І ми всі були там присутні. Дивилися на тебе, у твоєму костюмі від Армані ти був створений для подіумів, симпозіумів та конференцій.

Я чекав, коли ти прийдеш до мене. Я знову ж таки бачив її сни. Ти зроблений під моїм наглядом.

Шкода твоєї дружини. Втім це вона вибрала ілюзію замість людини. Можливо, вона також є лише сон. Коли ти зникнеш, вона теж піде згодом. Коли зробить усе, для чого прийшла.

Хлопче, який ти дурний! І який ти нещасний! Хоча — хіба порожнява може бути нещасною? Гей — спочатку зникне твоє обличчя.

В конце концов надо чего-нибудь съесть. Это меня волнует чи не найбільше. Потому что если я ничего не буду есть, я не смогу жить и выполнить свое предназначение. Я не смогу бороться за тебя, если не буду нормально питаться — это уж точно.

Отже, прямо сейчас я пойду за пиццей.

— А в чому проблема, власне?

— Ну, розумієш. Вона не може їсти, коли їй зле, зовсім. У сенсі — зовсім нічого не їсть. Пити — я маю на увазі алкоголь — вона теж, дякувати Богові, не може. Ось курити — це аякже! Курить багато. А їсти — нічого не їсть. А — ще одна фішка у неї є: вона може відчути голод і піти по їжу. От вона іде-іде, а потім раптом думає про щось погане. І — все! Апетит зникає. Просто посеред вулиці.

— Слухай, — Порадник сміється, — а ти так добре про дружину свою знаєш, як про її світ — сон?

Вот, я одеваюсь, спускаюсь по лестнице, вот. Пойдем, милая, говорю я себе. Пойдем, так надо, тебе надо жить.

Иду по улице: я хочу есть! я хочу есть! Я не ела два дня! Я очень хочу есть!

Я подхожу к пиццерии. Я спускаюсь в это подвальное помещеньице. Мне, пожалуйста, половинку с курицей и грибами. Да, подожду. Итак, я беру пиццу и несу ее в офис. Так, быстро переходим улицу — и в свою комнату! Есть! Питаться! Питательная курица и грибы! Раздеваемся! И садимся! Открываем страницу 111 «Зеленої Маргарити» Світлани Пиркало (там описано, как она готовит мясо и затем заливает его яйцом).

Ну, аппетит! На этот раз тебе не уйти! Первый кусочек — пошел!

А Бог знає, звідки воно та куди приведе.

Я тут вот думаю о Лимонове с его «Это я — Эдичка, ешьте меня такого». О его Леночке, о сперме на ее белье (женщины, будьте аккуратны. Чуть-чуть, последнее, ради того, от кого вы предаетесь любви!). Каковы поэтические писания! Андрухович, опять-таки. Как вам его мысли на тему мылящейся девушки в женском душе, куда он проскакивает едва ли не голый, обмотанный полотенцем, подходит к девушке, берет ее сзади, и ей даже не любопытно обернуться и посмотреть, что это за спидоносец пристроился. Ах, ну да. У каждого поэта есть свой сверхобраз женщины. Это же авторский вымысел. Извините, майстри. Наши женщины нам все простят.

Да ладно, чего это я. У каждого своя аудитория. Я просто хочу сказать, что вот Забужко намного достойнее поведала о своих неудачах в Америке. Чище, оптимистичнее как-то, хотя я «Эдичку» не дочитала до конца — не смогла. Хорошая тема для minimum курсовой — сопоставить Лимонова и Забужко з «Польовими дослідженнями». И там и там Америка, и там и там любовная коллизия. Выходы из ситуации.

Впрочем, Лимонов тоже молодец. Из такого многие отправляются вниз, только вниз, навсегда.

Я не слишком сбивчиво изъясняюсь?

Пожалуй, еще более сбивчиво я скажу, что мне не верится Пелевину. Вот не верится мне! Я не верю, что он пережил хотя бы 10 % того, о чем он пишет, так старательно выводит. Интеллектуальное понимание и мечта, а все остальные — насекомые. Но у насекомых хотя бы дерьмо настоящее.

Впрочем, и оно несправжнє. Да ладно. Просто мне становится всё труднее читать хотя бы что-нибудь. Последнее — Харуки Мураками — уходит вдаль, остается позади. А ведь это действительно мастер. Я всегда буду это знать: Харуки Мураками — мастер писательского дела. Который перестает меня волновать. Филолог, который не может больше читать, — любопытный диагноз. Мне остается только одно — заповіт Сэлинджера: сядь и напиши то, что ты хочешь прочитать.