Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

Этот, первый, был похож на адвоката, всецело оправдывающего намерение Гаевского покарать жену. Второй же выступал в роли адвоката Людмилы и спрашивал Артема Павловича: «А разве ты не изменял жене? Тебе можно, а ей нет?»…

Ответа не было.

Гаевский остановился у высокой деревянной двери с большой, похожей на тонкогорлого лебедя, цифрой «2», потоптался там, глядя то в одну, то в другую сторону длинного коридора, взялся за толстую медную ручку и слегка потянул ее на себя.

Через узкий проем он увидел жену, – она со скрещенными ниже груди руками степенно расхаживала вдоль длинного стола и кафедры, на которой лежали белые листы.

Гаевский пристально смотрел на жену и страшная мысль о том, что она принадлежит не только ему, раздирала ему душу. А в голове его мелькал все тот же вопрос: «Тебе можно, а ей нет?».

Артему Павловичу почему-то не хотелось отвечать на него…

Аудитория была устроена амфитеатром, – первые ряды располагались внизу, а последние – почти под потолком. Студенты слушали монотонный голос Гаевской:

– Начиная с поэмы Пушкина «Граф Нулин», тема адюльтера в русской литературе периодически поднималась… В середине века – пьесы Островского «Последняя жертва», «Красавец-мужчина», «Семейная картина», «Гроза», многие другие. Добавим к этому же ряду и повесть Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»… В последней четверти XIX века – в первые годы XX века можно вспомнить, кроме «Анны Карениной», и рассказы Чехова «Живая хронология», «Анна на шее», некоторые другие рассказы. Да и повесть Куприна «Поединок» ведь тоже отражает проблему измены… В большинстве произведений адюльтер осуждается, прямо или косвенно… И приводит героев к печальному финалу… Ты что-то хочешь спросить, Семина?

Откуда-то сбоку (в дверную щель Гаевскому не была видна вся аудитория) раздался девичий голос, – Артем Павлович, правда, не все расслышал:

– Людмила Георгиевна, вот вы… Смотря что понимать под неверностью… Вот и Татьяна Ларина, при живом муже, говорит Онегину: «Я вас люблю, к чему лукавить»… И разве важно, что они не переспали… Мне кажется, что важнее измена в душе, а не…

Людмила ответила не сразу, по лицам студентов было заметно, что аудитория насторожилась. Гаевский сильнее пристроил ухо к узкому проему между дверью и дверным косяком. Он совершенно отчетливо слышал голос жены:

– Хороший вопрос, Семина… Правильный вопрос! Татьяна всю жизнь продолжает любить Евгения Онегина, несмотря на его предательство по отношению к ней. Любви к ней он предпочел мнение света…

Тут в ответ раздался громкий юношеский голос:

– Людмила Георгиевна, а я считаю, что Онегин никого не предавал! Никакой свет тут не причём! Для меня это принципиально! Он поступил благородно, отвергнув любовь Татьяны. Он просто не хотел обременять себя узами семейной жизни, поскольку считал себя прогрессивным молодым человеком.

– Это вопрос очень дискуссионный, – слышал Гаевский голос жены, – потому, Мохов, обсудим его на семинаре…

Образ деревенского помещика, отца многодетного семейства, никак не вязался в голове Онегина с его мечтами об уединении и философских размышлениях о смысле жизни у камина. К тому же он боялся, что его чувства к Татьяне быстро угаснут и поэтому их семье не суждено быть счастливой. Но даже потом, выйдя замуж за другого человека и вновь встретив Евгения, Татьяна остается верна своему мужу: она понимает, что прошлого уже не вернешь, а бездумные импульсивные поступки только навредят в жизни. Классический, можно сказать, пример измены показан у Толстого в «Анне Карениной». Анна изменяет своему мужу с Вронским, рожает от него ребенка, но эта измена не проходит бесследно, потому что Анна не раскаивается в своем поступке, в результате чего решается на самоубийство… А возьмем «Героя нашего времени» Лермонтова. Печорин встречается с Верой, но вместе с тем затевает опасную игру с княжной Мери, хотя она ему не нравится. Он как бы проверяет себя и окружающих, но эта игра стоит ему страданий. Вера же, встречаясь с Печориным, изменяет мужу, но несчастна от этого…

Тут Гаевская перестала расхаживать вдоль стола, остановилась, посмотрела куда-то в задние ряды и громко сказала:

– Да тише же, тише! Я не слышу, что хочет спросить Теменцова. Анжела, говори громче!

Как не напрягал слух Гаевский, а так и не понял, какой же вопрос задавала эта самая Анжела, которую ему к тому же не было видно. Он слышал лишь обрывки девичьего голоса. Лишь вот эти слова звучали четко: