Виктор Точинов - Георгиевский крест

На набережной Мойки, на тротуаре, тянущемся вдоль парапета, пятеро парней — в зеленых платках, прикрывающих нижнюю часть лица до глаз, в низко надвинутых кепках — били ногами человека в одежде православного священника. Вернее, пинали четверо, а пятый фиксировал процесс на видео, заходя с разных ракурсов. Он же время от времени бросал взгляды по сторонам: не помешает ли кто развлечению?

Никто не мешал.

Хотя зрители были… Не толпа, скорее кучка, человек семь-восемь, но к ней время от времени присоединялись новые прохожие. Держались они в благоразумном отдалении, на другом тротуаре, у домов. Трое снимали происходящее на мобильные телефоны, остальные наблюдали, изредка негромко комментировали.

Егор с неприязнью подумал, что когда-то весьма активно призывали «Не проходите мимо!» Мимо таких вот ситуаций не проходите, разумеется… Допризывались. Не проходят.

И в самом деле, ни один мимо не проходил. Кучка зевак на тротуаре росла.

Значит, нельзя проходить и ему. Камеры наблюдения натыканы всюду, особенно здесь, в центре, — мертвых зон почти нет. Но толку от всей машинерии ноль, если не знать, за кем имеет смысл наблюдать. Запись с этой камеры будут изучать придирчиво, и лучший способ угодить под колпак — вести себя не так, как все: бежать, когда другие стоят, или стоять, когда другие бегут, или шагать мимо, когда другие глазеют на расправу.

Избиение продолжалось, но стало менее зрелищным. Жертва уже не пыталась подняться на ноги. И прикрыться руками от ударов уже не пыталась…

Егор занял место среди зевак.

— Фейк, — комментировал негромкий, хорошо поставленный, прямо-таки лекторский баритон. — Постановка. Ни один поп фелонь поверх рясы не натянет. И уж тем более диаконским орарем не подпояшется… Им вообще не подпоясываются.

— Да не, натурально корчится… — возразил молодой ломающийся тенорок. — И кровищи-то, кровищи… Походу всерьез все.

— Баночника поймали да силком обрядили… — предположил женский голос, полный откровенной неприязни; неясно, правда, к кому эта неприязнь относилась — к баночнику, или к поймавшим и обрядившим его, или вообще ко всему на свете.

— Не похож, сытый на вид. И чистый… В смысле, был совсем недавно.

Егор перестал вслушиваться. Мерзко.

Удары по неподвижному окровавленному телу прекратились. Снимавшие на мобильники — двое из троих — решили, что ничего интересного уже не произойдет. И поспешили прочь, в разные стороны: один к Сенной, другой к пешеходному мостику. Оба на ходу продолжали нажимать клавиши, наверняка оперативно выкладывая ролики в Сеть. Тут кто первым успел, тот и собрал львиную долю просмотров.

Третий сам себе режиссер продолжил снимать. И не ошибся, кое-что интересное еще предстояло. Экзекуция вступила в новую фазу. В завершающую. Один из парней достал из кармана шнур, нагнулся, подсунул под голову жертвы… Скрестил концы шнура, намотал вокруг ладоней, явно прилаживаясь закончить дело. Удавить, проще говоря.

Кто-то в небольшой толпе охнул.

Кто-то отвернулся.

Кто-то сказал — повысив голос так, чтобы пятеро услышали — что полиция уже вызвана и вот-вот появится. Это он зря конечно, подумал Егор. Здесь пешеходная зона, что для полицейской машины, разумеется, не помеха. Но со стороны Сенной не подъехать, все перекопано, а пока доберутся дальним объездом, можно удавить священника, или кто он там, не торопясь, с перекурами, — и смыться по пешеходному мостику, где машина не протиснется… Место для экзекуции пятерка выбрала с умом.

Но раз полиция вызвана, за трансляцией с места событий сейчас наблюдают вживую. А потом многократно просмотрят в записи.

Парень с веревкой вызванной полиции не испугался. И потянул концы удавки в разные стороны.

Не то священник, не то ряженый баночник ожил. Мотнул головой, впился зубами в руку своего палача.

Парень заорал. Дергал рукой, голова ряженого билась о тротуар с мерзким хрустким звуком, но зубы не разжимались. Остальные бросились на помощь, лупили остервенело, уже не красуясь для камеры, не принимая киногеничные позы. Толкались, мешали друг другу. Тоже что-то орали, неразборчивое, да и крики укушенного, вопившего на порядок громче, не позволяли ничего толком расслышать.