Виктор Баранец: Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

В тот самый год, когда в Российской армии особенно сильно лютовали кадровые реформы министра обороны Сердюкова, десятки тысяч офицеров попадали под сокращение и уходили на гражданку.

Досрочное увольнение грозило тогда и 45-летнему полковнику Генштаба Артему Павловичу Гаевскому, – мужчине, что называется, в самом соку, в меру амбициозному и знающему себе цену.

Он не сразу узнал, какой дамоклов меч вдруг завис над ним в тот мрачный ноябрьский вечер, когда генерал Курилов – начальник управления, в котором служил Гаевский, – возвратился с совещания у начальника Генштаба Вакарова и приказал кадровику занести личное дело полковника. А затем, попыхивая сигареткой, он и раз, и другой, и третий перечитал характеристику, которую еще недавно написал на Гаевского: «Боевую технику по своей части знает отменно, к службе относится в высшей степени ответственно, отличается высокой исполнительностью и нестандартным мышлением. Проявляет глубокий профессионализм при подготовке тактико-технических заданий для разработчиков и изготовителей зенитных ракет»…

Обшитая шершавым красным ледерином папка с личным делом Гаевского еще неделю лежала на рабочем столе Курилова, – генерал не решался сообщить полковнику о неожиданном указании, которое он получил в кабинете начальника Генштаба.

– Сократить должность Гаевского?! Да это же один из лучших моих офицеров! – чуть не воскликнул в ту минуту Курилов, но что-то остановило его.

Хотя он-то знал, – что именно остановило. Вакаров не любил, когда ему перечат. Да и момент был очень неподходящий – представление на присвоение Курилову звания генерал-лейтенанта со дня на день должно было попасть на стол начальника Генштаба…

Курилов не кривил душой, когда несколько месяцев назад сочинял блистательную характеристику на Гаевского. Генерал нет-нет, да и прочил ему алые лампасы на форменных брюках (особенно – под хорошую рюмку). Иногда после таких разговоров полковник мечтательно примерял уже генеральские погоны к своим широким плечам.

– Палыч, ты у меня в особом почете, – говорил Гаевскому задобревший от выпивки Курилов, – тебе до генеральской звезды совсем немного осталось. Вот как до этой коньячной бутылки. Наливай. Но есть у тебя один бааа-ль-шой недостаток… Не умеешь язык за зубами держать… Полковник, который ссыт против ветра, генералом никогда не станет.

Что правда, то правда: Гаевского то ли от избытка профессионализма, то ли от ненависти к начальственной глупости иногда заносило, – мог сгоряча рубануть в глаза правду-матку, да так, что сам потом корил себя за дерзкое слово.

Когда после выступления Вакарова в Общественной палате в прессе появились ядовитые заметки о том, что начальник Генштаба утверждал, будто в израильском танке «Меркава-4» есть бронекапсула, Гаевский на совещании офицеров управления не без сарказма заявил, что «Николай Егорович явно погорячился с бронекапсулой». Да и с дальностью стрельбы «Меркавы» и нашего танка Т-90 напутал.

– Ну оно тебе надо?! Ну оно тебе надо?! – распекал Курилов Гаевского после того совещания, – Егорычу твои слова обязательно донесут! И у тебя служба наперекосяк пойдет! И мне тоже за твою строптивость мандюлей достанется! Ну зачем, зачем ты лезешь в бутылку?!

Гаевский отвечал тоном уверенного в своей правоте человека:

– Андрей Иванович, из-за этой выдуманной бронекапсулы в газетах и в блогах не только над Вакаровым, – над всем Генштабом смеются. И над вами в том числе… И надо мной… Мы же в посмешище превращаемся. Вы читали, что люди пишут? Если уж в Генштабе такие неучи и профаны сидят, то…

Курилов сверкнул недобрыми глазами и, не дав полковнику договорить, продолжил так же холодно:

– Вот смотрю я на тебя, Палыч и думаю… Умный ты вроде человек, до полковника дослужился, а в житейских вопросах, извини… Ну не х… Ну дурень-дурнем. Ну облажался Егорыч, петуха, как говорится, пустил… Но зачем об этом надо было говорить прилюдно? Ловчее, ловчее жить надо, Палыч! Умнее надо было поступить.