Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Пройдя подобное обновление человек стремиться изо всех сил к этой новой цели, да не все с этим согласны — воинствующий дух злобы имеет свои планы на любую душу и тем более жестокие, чем ближе они к Богу и спасению…

Как только задумывался Буслаев, так сразу чувствовал возросшим в нем чувстве духовности, кроме поддержки и защиты Ангела своего хранителя, присутствие потусторонних недобрых сил, это учило его не обращать внимание на помыслы бессчетные и вредные для еще не укрепившейся обновляющейся души. Тут же понимал он пользу своей физической слепоты, отсутствие которой подключало не привычные, а вновь обретенные механизмы. Тем меньше влияли на него искушения материального мира, но все больше он всматривался внутрь себя, находя здесь непроторенные дороги и завалы с тайнами, скрывающие правду о нем самом, с чем жутко было признать и согласиться.

Как много в нас таится того, что мы сами боимся обнаружить, и что спрятано от собственного взгляда, дабы не портить свое же мнение о себе. Нет сил большинству из нас, даже перед кончиной признаться себе в своей испачканности, а ведь именно такими мы предстанем, только перешагнув черту временности, перед душами и их личностями, принадлежавшими нашим родственникам и другим людям, от которых мы все это скрывали. Вот тогда мы поймем, что есть настоящий стыд и позор, и прежде всего перед самим собой — ничто не скроется, ибо и так все известно!..

И снова пришел Господь на помощь — откуда не возьмись появилось в камере, сначала, Евангелие для слепых, затем и Библия, в таком варианте очень громоздкая по размеру и тяжелая книга. Снова Господь ограничил его от нападков собственной гордыни и эгоизма, направив мысли мима русла отчаяния, подставив Свою десницу несчастному, как нерушимую опору.

Но человек слаб, даже ощущая Бога и Его поддержку, чувствует холод неизбежности беды, натягивает на себя одеяло уныния. Что ж удивляться, когда и Богочеловек в ночь перед арестом отчаянно молил Отца Небесного об укреплении сил и воли, бывших на исходе!

Беда, если нет привычки молитвы, но и этому учит Господь возлюбивших Его. Подаренный Мариной Никитичной «Молитвослов», стал и щитом, и оружием, предназначенный так же для слепых, был отдушиной, а в каких-то местах сегодняшнего бытия и спасением. Не видя привычного мира глазами, он научился чувствовать сердцем исходящие из него слова…

Не будем лукавить, конечно, Буслаев, даже при имеющейся поддержке Ангела, которую ощущал в каждой мышце своего духа, испытывал и страх, изредка появляющееся уныние, а несмотря на уверенность, уже произошедшего спасения в Вечности, гложили его каждое утро опасения невозможности искупить убийство — податливо сознание человека настойчивым сомнениям в том, что не возможно доказать на базе материализма.

Память о трагедии вбивала осиновый кол в его уверенность правдивости видения и того, что души его детей и супруги действительно не испытывают мучений и страданий. Бывали моменты, когда терзали сомнения здравости своего рассудка, случались и вражеские налеты на его веру и убежденность в Божией милости — не бывает у верующего человека всегда одного состояния миром в душе, иначе мир не был бы миром, а дьявол дьяволом, не способным отпустить его душу с миром, но стремящимся вернуть ее в свои судорожные объятия.

Сомнения о правильности делаемого им, заставляли Буслаева постоянно возвращаться к чтению Святого Евангелия, что давалось все легче и легче, прививая навык чтения посредством специального объемного шрифта для незрячих.

Он видел только одно спасение от нападков князя мира сего — молитву, довольно быстро выучив основные, ежедневно читая «Канон покаянный Спасу и Господу нашему Иисусу Христу». Удивительно влиял этот слепец на сокамерников, не умеющих привыкнуть к нему, как к приведению, неожиданно навязавшемуся на их голову, передвигавшемуся по камере беззвучно и осторожно, часто ориентирующегося лучше них, способного не только самостоятельно заварить чай, но различить и заварку, не спутать соль с сахаром, не пробуя, а только легким касанием, собственноручно написать заявление, причем со строчками написанными прямее, чем у них самих.

Бывало, встав позади него, они с удивлением смотрели, как он быстро, строчка за строчкой, пишет в своей огромной тетрадке, совсем не глядя в нее. Исписав несколько страниц, закрывал, вставал, просил посторониться и глядя сквозь них, направлялся к кровати, ложился и сразу же засыпал с полуоткрытыми белыми глазами.