Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Увы, души так только гибнут, ибо враг рода человеческого имеет лишь одну задачу — погубить, как можно большее их количество любыми путями, ибо нестерпимо дьяволу его одиночество в аду: и нет иной участи гордым, тщеславным, страстным, пошедшим указанным им путем, кажущимся широким, удобным и даже часто комфортным…

5 ноября 2017 года г. Липецк. ФКУ ИК — 6.

Что можно сказать о человеке, планирующем свои день, занятия, возможности, причем здесь нужно уточнить — планирующем именно от безысходности, что сродни попыткам приучить себя к этим навязанным насильно рамкам, которые можно принять условно полезными и верными, только одним путем — заключив себя в еще более узкие.

Буслаев, как мы помним, и так был лишен обстоятельствами необходимости иметь большое пространство вокруг себя, поскольку слепцы чувствуют себя более уверенными в небольших объемах, но этот факт, ни в коей мере не мог прибавить комфорта или удобств, хотя и делал любую маленькую площадь достаточной.

Ослепшим, Кирилл Самуилович довольно быстро привык существовать * (С греческого языка «существовать» — находиться под началом, что многое объясняет) больше в своем внутреннем мире, отвыкая от внешнего. Открытие следовало за открытием, их сравнения с видимым в мире зрячих, всегда было проигрышным для второго, что позволило достаточно быстро осознать свое положение не таким уж плохим, особенно с учетом предстоящего бытия в совершенно замкнутом объеме.

Потеряв зрение, он обрел возможность видеть внутренним оком души, что давало ему возможность проникать в самую глубину сути вещей. Он усмирил свой эгоизм, точнее принял за благо случившееся с ним, приведшее к покаянию, которое очень уничижает эго, что позволило выработать в себе смирение, а смиренным, то есть не зависящим от воли своего эгоизма, а потому более свободным, и значит, мудрым, он оказался способен ущемить себя в своих правах, большинство из которых ему действительно теперь не были нужны.

Такие выражения эгоизма, как пораженчество, чувство неполноценности, сомнения, подозрительность покинули его. Он перестал сравнивать себя с другими, а значит, соревновательность, как и зависть, и многое сопутствующее им, сравнялись с нулем. Любое место, куда он теперь не попал, было достаточным, даже если это было последнее из тех, которые хотел бы занять человек.

Итак «Гомер», как его теперь называли, чувствовал себя совершенно свободным внутренне, и как-то более полно осознал, что его никто не понимает, но он понимает все, от того любые ругательные слова, направленные в его адрес, он принимал с признанием, похвальных же сторонился, считая себя ничего подобного не заслужившим человеком.

Вот с таким вот багажом духовных устоев, в принципе готовым к пожизненному заключению, он был поставлен милосердием перед новым испытанием — длительным отбыванием заключения в условиях более свободных, чем тюрьма, в окружении многих людей, при отсутствии уединения и спокойствия, с надеждой окончания этих дней не на кладбище упокоившимся с статусе «пожизненника», а на свободе, где теперь, как он считал, места ему нет.

Впрочем, с этим страдалец справился быстро, и мы помним благодаря какой части своей непоколебимой духовности, восславив Господа: «Если тому суждено быть, значит, Господь считает, что так мне лучше, да будет, Боже, воля Твоя!»…

Прибывший на свидание Игнатьев сообщил, что отправленная им кассационная жалоба обязательно будет иметь результат, и, скорее всего, бывший депутат, проведет гораздо меньше времени в заточении, отделавшись лечением в течении года, максимум двух. Мало того, его уже ждут прежние знакомые, просто жаждущие продолжить исследования, так неожиданно оборванные.

Сказанное, не произвело ожидаемого ощущения на подзащитного, чему Алесей уже давно перестал удивляться, как ему казалось, чудачествам богатого человека, а кому, как не ему было знать, какие суммы и, какая недвижимость принадлежала этому сегодня скромному арестанту: «Да по ходу, этот „Гомер“ прекрасно понимает, что с такими денежками он в любой колонии будет окружен любовью и заботой, ни в чем ни будет иметь отказа, да и освободится, так или иначе, гораздо раньше конца строка. Конечно, врагов у него нет, „противопоказаний“, тем более — он и не заметит, как сделает долларовыми миллионерами несколько человек, которые с легкостью и готовностью, причем, совершенно не нарушая своих служебных обязанностей, смогут обеспечить ему самое, что ни наесть комфортное проживание с несколькими арестантами, с готовностью согласившимися помогать инвалиду, не бесплатно, конечно. Почему-то уверен я в лечении, а это явно не больше двух лет, год надзора и свободен…».