Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Оба понимали, что лучшим вариантом будет, все таки, пересмотр приговора. Привыкнув к камере, Буслаев был рад прождать именно в ней сколько понадобится времени, просил устроить нахождение прежних соседей с ним, поскольку все привыкли к друг другу, а перевод в другую камеру, вот — вот должен был состояться, так как осужденных с не осужденными старались не содержать. Это было не сложно для Игнатьева, как и еще пара моментов, решенных сразу после выхода из помещения для встреч арестантов с арестантами.

Так прошло еще, чуть больше двух месяцев, Алексей навещал каждую неделю, и в очередной приход сообщил, что недавно состоявшимся судом, без его участия, как он и просил, было принято положительное решение, скоро придет бумага, по которому его обязаны этапировать примерно на месяц в главный центр психиатрии, где пройдет расширенная психиатрическая экспертиза, выводы которой бесспорно позволят получить другой приговор, после чего, через два, максимум три года, он окажется где пожелает на свободе, хочет на святой горе Афон, хочет в любом монастыре Руси, а хочет и еще где-нибудь — ему решать.

Последние уточнения очень обрадовали Буслаева, ибо он почему-то не думал о такой возможности, а ведь это и впрямь теперь стала его мечта, причем теперь совершенно реальная и не такая отдаленная…

Действительно, не прошло и недели, как начальник тюрьмы, сам лично сообщил о ему постановлении, поздравил, объявил, что лично переживал за него, понимает его состояние, и по возможности, как помогал прежде, постарается все провести с этапированием максимально комфортно. Пожав друг другу руки они расстались, как давние друзья, правда, с разными желаниями. Офицер, достаточно поправивший свое финансовое состояние, был совсем не против возвращения «Гомера», притом, что он совсем не составлял никаких проблем, как многие другие. Буслаев же, расставался со смешанными чувствами, хотя и оставался глубоко благодарным…

Через два дня минивен, американского производства концерна Форд, со всеми удобствами доставил заключенного в центр, где его ждала, с некоторых пор, знакомая палата, быстро переоборудованная в подобие камеры. Никто из прежних знакомых еще пол года назад и представить себе не мог, что всего лишь через шесть, или около того, месяцев, и врачи и пациент буду радоваться так другу. Совершенно другие чувства были тогда у обеих сторон.

Марина, стоя около раковины, опираясь плечом об угол дверного косяка, внимательно рассматривала только что прибывшего. Санитар, тот самый молодой человек, который присутствовал при нападении Буслаева на нее, и ставший очевидцем знатного отпора, сегодня наблюдал совершенно другого человека, изменившегося и внешне и внутренне, и то и другое было очень заметно. Об этом он и непреминул заметил, добавив, что доктор остался все той же, хрупко выглядевшей, женщиной, правда, с изменившимся к пациенту отношением.

Санитар ушел, выполнив поставленные задачи. В палате воцарилась тишина, слушая ее оба человека, не могли отделаться от мысли, что им есть чем поделиться, но вот ни найти тему, ни хотя бы начать, не получалось ни у одного, ни у второго. Деятельнее оказалась она. Подойдя почти вплотную, Шерстобитова, вытащив из кармана небольшой пакетик, протянула Кириллу:

— Вот дома лежали…, решила, что вам понравятся… Как вы? Нелегко, наверное, было…

— Благодарю вас… Хм…, надо же — четки… Я думал о них, но боялся, что в них должно быть, что-то особенное… Как я? Знаете, очень жалею, чтооо…, как же жалко, что я не стал таким вот безглазым, когда она еще была жива… Она ведь очень хотела и просила меня бросить все это… А я…, я не понимал…

— А теперь?

— А теперь понимаю столько, что сам начинаю бояться — столько открылось, столько теперь простым и ясным выглядит. Умствуя, я глупил и дерзил, бросая вызов и Вечности, и Самому Богу…

— Как ощущается вами вера?

— Не знаю… Я просто живу ей…, когда-то, еще молодым, когда еще не появились вот эти вот эгоистические стремления…, я думал, что веру нужно искать, ааа… ослепнув, вдруг осознал, что она всегда была во мне…, была, даже, когда я представлял из себя исчадие ада! Наверное, даже тогда, когда я стрелял…, и совершенно точно, я почувствовал ее, сразу после осознания смерти моих…, я не понял, что это я…, но подумал, что их кто-то убил, и жить расхотелось, а потом мне сказали, что это сделал я…, и я не поверил, хотя и знал, что не сплю… долго не хотелось жить…, и вот я словно в Чьих-то объятиях находился…, знаете, вот такое ощущение, давно забытое, из детства, когда вас…, ну что ли обидели сильно, и кто-то, жалея, притянул, что бы обогреть своим сердцем, но вы настолько обижены, что вырываетесь — обида, обида, обида…, а на что, на кого…, если кроме, как на себя больше не на кого… Я не знаю, как это произошло, но странно понимаю — по мне видно, что верю…