Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Любой другой на его месте прыгал бы от счастья, крича «аллилуйя», или что угодно, не в силах сдержаться от радости от конечности срока, но по себе знаю, понимание присутствие Бога в твоей жизни, сильно меняет человека, хотя бы на время этого чувства. Это так же верно, как и то, что прошедший путь от раскаяния к покаянию и искуплению, исповедовавший свои грехи и прощенный Богом, почти перестает быть мучимым своей виной, хотя никогда о ней не забывает, ибо, когда и человек прощает вас за нанесенную вами обиду, это снимает груз ответственности с сердца и прекращает угрызение вашей совести…

По сравнению с днем вынесения вердикта, Буслаев прибыл более подкрепленным к конечному заседанию, на котором София Валериевна должна была зачитать приговор. Предыдущее же заседание, то есть промежуточное, бывшее следующим за оглашением вердикта, пролетело не заметным — мы его пропустили, занятые объяснениями и рассуждениями, но уверяю вас ничего, ровным счетом не потеряли.

Что бы быть в курсе, нужно рассказать пару подробностей, заключающихся в клокочущей злобе обвинителя, позволившего высказаться не очень лестно о присяжных заседателях, а так же пообещавшего написать протест с требованием рассмотреть возможность пересуда, на что никто внимание не обратил, но последующие требуемые Лейбой цифры срока, буквально выкрикнутые им в сторону стеклянной «клетки» с обвиняемым, привели присутствующих в шок. Потребовав двадцать пять лет, он выругался в голос и буквально упал в бессильной гневе на свое место.

Теперь дело оставалось только за судьей. Понимая это София Валерьевна нервозно ждала появления, какой либо часто возникающей препоны в таких громких процессах, в виде рамок или, уже кем-то определенного срока. Именно поэтому она не удивилась, когда буквально с утра, в день вынесения приговора, на утренней «пятиминутке», когда очередь дошла до нее, председатель суда осторожно, предупредил, в отношении ее процесса, сразу после того разговора, перед началом заседания, кое-кто хочет поговорить с ней…

Несложно догадаться, кто именно появился в кабинете Софии Валериевны с самого начала создавая картину своей неопровержимости и недосягаемости, хотя и с выражением уважения и заведомой благодарности за содействие и понимание.

Сергей Петрович не произвел неизгладимого впечатления, на которое надеялся ни на председателя суда, ни тем более, на Софию. Его постоянное акцентирование на «мы», лишило разговор кураторско-патронажного смысла, поскольку: «нам» полезно, «для нас» необходимо, «для нашей безопасности» важно, походило больше на боязнь признать свои личные заинтересованность, при личной же не состоятельности, а потому ясно показало Её Чести — слушать нужно свою внутреннюю убежденность, а не чье-то мнение, обобщенное до «нас».

Однозначно, будь такой визит месяц назад, до начала суда Буслаева, то он был бы принят с той важностью и серьезностью, на которые рассчитывал гость, хотя и сегодня было понятно, что для карьеры и личного спокойствия требованиям этим лучше уступить, тем более, что конец разговора имел интонации не терпящие отказа.

Итак, у нее был выбор между двадцатью пятью годами, востребованными обвинителем и на сто процентов обоснованное требование адвоката отправить его подзащитного на лечение в психиатрическую клинику. «Двадцать пять много, а для клиники, увы, психиатрическая экспертиза просто никуда не годна… Что же…, что же я могу?… „Дать“ по минимуму с оговоркой об имеющемся праве, в случае повторно назначенной экспертизы и признанием ею необходимости лечения, обращаться в высшую инстанцию, где наверняка учтут мнение нынешнего суда, пошедшего навстречу подсудимому, признавшему наличия смягчающих обстоятельств, а главное — не конкретность самой экспертизы. Это какой-никакой, но шанс — большего сделать я не могу. Была бы экспертиза однозначной!»…

Так и вышло. Из уст Её Чести прозвучало «шестнадцать лет и восемь месяцев», что было очень мало, особенно если учесть, запрашиваемое Лейбой, ссылкой на убийство одной женщины и троих детей, громкость процесса, витающий призрак общественного мнения, которое, впрочем, не учел вердикт присяжных заседателей, являющихся представителями этого самого общества.

Оставим переживания Игнатьева, в общем-то разбившего позиции обвинения в пух и прах, не побоявшись увещеваний бывшего советника своего подопечного, правда, пропавшего на время процесса, но обратим внимание на его дальнейшие действия. Алексей Михайлович еще пожнет последствия недоброй воли Сергея Петровича, а сегодня, по приезду в офис, он составит текст кассационной жалобы, имеющей цель, добиться прохождении новой, более развернутой психиатрической экспертизы, на основании выводов которой, а иных, кроме как требующих направить на излечение Буслаева, точно он не допустит, поскольку почувствовал руки свои «развязанными», приговор будет пересмотрен и изменен на лечение.