Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Конечно, подобное мнение было больше надуманным, поскольку существование арестанта при пожизненном сроке, многим отличается от монашеского затвора, но все же, человек пожелавший уйти из мира, мог довольствоваться и этим. Здесь мы оставляем рассуждения и желания бывшего депутата на откуп сомнениям, просто описывая его состояние сразу после объявления вердикта. Скорее всего, здесь имело место быть и непонимание, каким образом он будет жить слепым, не в маленькой камере, куда все приносят, а в целом лагере, где необходимо не только ходить в столовую и санчасть, но и иметь сношения с другими заключенными, с сотрудниками администрации, и прочая, что всегда видится не знающим лагерей в гипертрофированном ужасе и страхе.

Переживания эти длились недолго, продолжаясь до первого разговора с сокамерниками по возвращении в тюрьму из здания суда. Парни, действительно обрадовавшиеся такому вердикту, успокоили, что с их связями и знакомствами смогут заступиться за него, а то и после окончания своего суда, вполне возможно, попадут в тот же лагерь и возьмут над ним «шефство», хотя бы на то время, пока сами будут находиться там.

Несчастный попробовал объяснить, что для него ни это главное. Вообще понять Бусдаева сейчас любому из нас будут сложно. Внимательный читатель уже разглядел некоторую внутреннюю противоречивость личности и двоякость осознания им своего микрокосмоса — с одной стороны раб Божий Кирилл понимал, что душа его будет спасена, за нее усердно молятся, он видел, то ли во сне, то ли вознесенный душою в будущее, предстоящее после его кончины и узрел ужасный путь своего крещения адским огнем, толи уже пройденный, что давало возможность осознать верный вектор движения и здесь и там.

При этом он ощущал в себе, какую-то часть той самой души, очищение которой происходило во сне за многие миллиарды лет «огненного крещения», так бесконечно долго и мучительно, тянувшиеся во «сне» — это была совершенно иная, хотя и точно его душа, знавшая и наставлявшая его сегодняшнюю вместе с личностью на подвиги, которые должно было совершить им в краткий промежуток времени, что было не опровержимо!

Но, как человек, еще не расставшийся со своим телом, как имеющий еще в себе человеческое триединство своей цельности: дух, душу и плоть, которые по факту сознания не отрывались от земного существования, он продолжал, мыслить вполне по земному, не всегда и во всем сливаясь со своей обновленной, в Вечности и милости Божией, духовностью. От сюда мы можем наблюдать мысли то о малом отрезке времени, оставшемся ему на земле, то о долгом сроке пребывания и переживании о возможной потере обретенного душевного спокойствия, то о терзающих часть души, еще не видевшую Небо, нападках дьявольских, в опасениях ужасающей возможной богооставленности. Еще было в нем «верю — не верю», даже при уверенности в грядущем для него лично спасении.

Именно поэтому, ему трудно было объяснить свои переживания и их причины, да он и не мог этого сделать, поскольку большая часть из произошедшего с ним, не могло быть объяснена ни на одном из существующих языков, поскольку не изъяснима тайна с одной стороны бесконечности адовых мучений, а с другой, все таки их конечность в невероятном безвременье для тех, о ком молятся. О как же важно, что о вас было кому молиться по вашей кончине и в земном мире и в Царствии Небесном!

Буслаев решил прибегнуть к весьма приземленным моментам, понятным для соседей, которым показалось, что он желает стать значимым лицом в храме колонии, на что ему объяснили подробно возможность и этого. Вообще инвалиды, калечные и пенсионеры обычно содержатся в «инвалидном» отряде, где существовать проще, конечно, если «козел» * (Старшина или завхоз — арестант, назначаемый администрацией колонии на административную должность, имеющий большие возможности, кА помочь существованию арестантов, так и ухудшить их. Часто эти люди, имея некоторый административный ресурс, занимаются поборами с осужденных, тем проще это с пенсионерами, хотя того же часто не чураются и представители «блатного мира») не гад конченый и не занимается поборами со стариков и их пенсий — такое объяснение облегчило немного настроение «Гомера», с чем он приступил к молитовке, чувствуя в ней огромную необходимость.

С каждым словом ее приходило к нему понимание тщетности его опасений, он чувствовал снова присутствие силы, поддерживающей его из какого-то другого мира, где нет ни зла ни страха, через что он осознавал заново спасительность всего происходящего с ним, уже винил себя в уступках отчаянию, при отсутствии совершенно, каких либо причин, поскольку лишь последующие события могут сказать человеку благо творится для него сейчас или гибельность, и, конечно, верующий в Бога, понимает, что ничего Господь не дарует и не попускает в его погибель, а значит, слава Богу за все!