Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

София Валериевна, почувствовала недомогание, приехавший врач скорой помощи, ошалел от ее артериального давления, заявив, что неплохо было бы лечь на обследование, посоветовал взять отпуск, и уже хотел было поставить укол, в этом случае просто необходимый, как она отказалась, обосновывая тем, что ей необходимо довести заседание до конца, что после укола вряд ли будет невозможно.

Уговоры не подействовали, доктор пытался объяснить об очень опасном состоянии здоровья, которое может привести к инсульту, но его усилия оказались тщетными. Уезжая, он обещал навестить ее через пару часов, на том и договорились. Прощаясь с врачом, София позвонила мужу предупредить о своем позднем появлении и не важном состоянии здоровья, тот занервничал, отругал ее за такой риск, пообещав заехать за ней в любое время, пусть только за пол часа предупредит об окончании процесса.

После этого разговора, судья положила телефон на подоконник и, улыбаясь сама себе, вытирала слезы — ни разу не было проявления такой заботы с его стороны…, то есть было, конечно, но впервые это звучало так тепло, ощущалось настоящее переживание и забота. Именно сейчас она решила, какой приговор огласит по этому делу. От куда-то появилась уверенность в милосердном вердикте, и она поклялась, что поможет Буслаеву всеми возможными средствами, поскольку связывала напрямую произошедшее улучшение отношений с мужем с возможным участием в судьбе «Гомера».

Только подумав об этой связи, как прибежала ее секретарь, сообщив об окончании работы коллегии присяжных заседателей. Получив указание собирать участников и конвоировать подсудимого в зал суда, София Валериевна, отправилась в свой кабинет, приводить себя в порядок. Глядя в зеркальце, она заметила несколько незнакомых морщинок, вслед за тем, еще кое-какие изменения, не видимые раньше: «Господи, и такой он меня еще терпит! Совсем старуха! Нужно бы уже и „пластику сделать“ и вот тут подтяжечку, и вот здесь бы подколоть…» — затем встав и несколько отойдя, распахнула пиджачек, приподняла водолазку, потолкала грудь снизу вверх, и добавила: «Угу… и сиськи бы еще…».

«Совсем старухе», по ее личному убеждению, недавно исполнился 41 год, и она легко давала фору тридцатилетним, ведя здоровый образ жизни, следя за питанием и посещая четыре раза в неделю спортивный зал, благодаря чему более молодые мужчины обращали на нее внимание, а уж более возрастные и подавно…

Дверь в зал перед ней услужливо отворил Игнатьев, в ответ она слегка кивнула, ничего не ответив на его «Доброй ночи!», важно прошествовала в свою комнату переодеться, где, уже находясь в облачении, получив предупреждение о полной готовности, задумалась и видимо, не вспомнив, то что пыталась, полезла в сумочку, и найдя маленькую книжечку раскрыла.

Слегка прокашлявшись, и поправив прическу, вслух прочитала молитовку, наложила на себя крестное знамение, потом поклонилась и произнеся: «Ну вот теперь порядок!» — вышла «на люди».

Осмотрев зал и каждого присутствующего, заострила внимание на Буслаеве, тот стоял, подняв голову наверх, уперев свой белесый взор в пересечение потолка и стены, губы, перебирающие одна другую, что-то шептали, а рука бегала по раскрытой книжечке, уверенно ощупывая выпуклые точечки на страничке молитвослова.

Ей понравилось, что он обращается к Богу, ведь и она сама только что сделала тоже самое, а это значит, что Господь слышал их молитвы одновременно!

Попросив пригласить коллегию присяжных заседателей, она ровным голосом предложила присаживаться и огласила регламент дальнейших действий.

Через несколько минут Её Честь обсуждала некоторые неправильно отмеченные моменты со старшиной коллегии, поняв, что именно нужно исправить, он удалился вместе с полным составом, вернувшись буквально через десять минут. Все недочеты были устранены, теперь ничего не мешало оглашению вердикта.

Именно сейчас «Гомер» почувствовал невозможность ни читать, ни молиться, ни думать о чем-то, кроме важного момента, словно, Кто-то наставлял его: «Слушай и запоминай — милость Моя, есть ни поблажка и никакая ни льгота, но новое испытание, как начало твоего искупления. Ты получил свой дар в укрепление надежды, теперь твоя воля и твои усилия — все, что требуется для движения по этому пути. Спасайся!». С последним словом слепец повернулся в сторону судьи, «встретившись» с ней взглядом, и оба поняли, что слышали только что одно и тоже. Буслаев почувствовал на себе этот взгляд и уже не отворачивался от него, часто отрывавшегося на бумагу для прочтения написанного.