Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Нет, я… — растерянно отвечает Бентин.

— Что-то запамятовал, — продолжает Ровер, — брал я свою утром или нет? Может, оставил в каком трактире. Но где?

— Я не взял, потому что…

— Крестьянин без палки, что девка без юбки. Давай-ка купим по одной в лавке у Цемлина.

— На демонстрации нам не дозволено идти с палками.

— Не дозволено? И все-то ты знаешь! Кто же это запретил?

— Власти. Полиция. Брать палки на демонстрацию запрещено.

— Только не для крестьян. Вот когда рабочий идет с палкой, значит, драться собрался. А ежели крестьянин с палкой, то ему просто в руке что-нибудь держать хочется. Ну, пошли.

— Я покупать не буду.

— Как хочешь. Ты ступай пока к «Тухеру». — И Ровер входит в лавку.

Бентин прохаживается у лавки взад и вперед, смотрит на идущих мимо крестьян: почти все они с палками. «Нам же не дозволили, — думает он. — Но ежели палки у всех? А ведь в самом деле, как-то неудобно, когда в руке ничего нет». Он решает тоже купить палку.

— Вот вы где, господин Бентин, — раздается голос за его спиной, и старший инспектор полиции Фрерксен протягивает ему руку.

Бентин перепугался: — Да, я тут… Я вот был…

— У молодой жены? У сынишки?

— Не… Нет. Я был…

— Так, господин Бентин, почему вы не явились в ратушу к господину бургомистру?

— Потому что никаких вожаков нет.

— Нет вожаков?

— Ага. Никаких. Раймерс-то сидит.

— Значит, Раймерс все-таки вожак?

— Нет, нет, этого я не говорил, господин старший инспектор. Раймерс тоже не вожак. Никто не вожак.

— Но ведь вы сказали…

Папаша Бентин разволновался: — Не надо подлавливать меня на слове, господин старший инспектор. Это нехорошо. Подлавливать не годится.

— Никто вас не подлавливает. Я просто так спросил. А кто распоряжается построением?

— Этого я не знаю.

— Попретесь так? Стадом? Кучка за кучкой?

— У нас же есть духовой оркестр «Стального шлема»

из Штеттина, — обиженно говорит Бентин. — И еще у нас есть знамя… когда вынесут знамя, мы и построимся.

— О, у вас есть и знамя?

— Очень красивое. Альтхольмцы глаза вытаращат.

— Тогда, может, знаменосец и есть вожак? Кто он?

— Не знаю. Не спрашивайте меня, господин старший инспектор, я вовсе ничего не знаю. Вы вот зазвали меня в ратушу, а ведь я никто, мне и сказать-то крестьянам нечего.

— Это уж точно, — говорит Ровер, подойдя к ним.

— Может, вам есть что сказать? — спрашивает Фрерксен. — Как ваша фамилия?

— Узнаете, когда рак свистнет. Я же не справлялся, как вас кличут.

— Это вы, кажется, были у стойки, когда я спрашивал о господине Бентине?

— Я не оборачиваюсь, когда горланит синий. Я гляжу в сторону и ухожу прочь… Не задерживайся, папаша Бентин. — И Ровер неторопливо удаляется.

Фрерксен натянуто улыбнулся: — Ну и раздражительные же у вас друзья, господин Бентин. Нам они не друзья.

— Это крестьяне. Они не такие, как вы думаете. Просто им не очень по душе мундиры.

— Но ведь я ничего им не сделал плохого!

— Вы?! Все мундиры нам что-нибудь да сделали. И государство тоже. Раньше можно было жить, а теперь… Хотел бы я знать, что вы скажете, если к вам заявится человек в мундире и заберет вашу скотину из хлева.

— Я еще ни у кого не отбирал его скот.

— Зато вы спросили, как его фамилия, прямо на улице. Порядочные люди так не поступают.

— Да я спросил без всякой задней мысли. Какие вы все сегодня ужасно раздражительные.

— Это вы раздраженный, господин старший инспектор.

— Я? Ничуть. Завтра я ухожу в отпуск, и вообще думаю только о своей поездке.

— Что-то незаметно, господин старший инспектор.

— Тем не менее это так… Ну ладно, господин Бентин, оба мы старые альтхольмцы, и вряд ли нам обоим хочется, чтобы в нашем родном городе что-нибудь стряслось.

— Понятно, не хочется.

— В таком случае, папаша Бентин, давайте дадим друг другу слово, что сделаем все для того, чтобы демонстрация прошла гладко.

— Это можно, это я обещаю. Нам, крестьянам, беспорядок ни к чему.

— А если вы часом услышите, что не все гладко, что кто-то намерен сеять смуту, то сразу же приходите ко мне. И мы спокойно, без шума, все уладим, и никакого скандала.

— Это можно… Ежели, конечно, отыщу вас.

— Итак, — старший инспектор Фрерксен глубоко вздыхает, — итак, мы дали друг другу слово и, как подобает альтхольмцам, сдержим его. Во имя нашего родного города.

— Само собой, господин старший инспектор. Только не ходите боле по жаре, вам это во вред. Ишь как взопрели! Выпейте-ка пивка, холодненького, разом полегчает.