Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Внезапно за кромкой леса вспыхивает огонек — Банц никак не ожидал увидеть свет в собственном доме. Стало быть, он уже четверть часа падает и ползает на своем картофельном поле и не узнал его.

Свет в доме, что бы это значило? Либо там жандармы, либо жена зажгла, подает ему знак, что она наготове. Для чего же еще свет жечь в такой час? Пока он поостережется идти домой, но попозже попробует. Проголодался очень.

Банц пробирается между соснами. Ступает осторожно, чтобы ни один сучок не хрустнул. Конечно, жандармы вряд ли предполагали, что он попрется прямиком домой, и небось понаставили шпионов на каждой опушке.

Сто шагов позади. Еще сотня. И еще одна.

Остановившись, он прислушивается.

Что-то здесь не так, чует он. Послышался какой-то треск, сопение, словно кто-то роется в земле.

До захоронки шагов двадцать, ну — двадцать два.

Стоя, он снимает один ботинок, потом другой. Связывает их шнурками и вешает через плечо.

Затаив дыхание, крадется дальше, шаг за шагом. Тьма непроглядная, но деревья еще темнее воздуха. Покрытая хвоей земля и вовсе черная, однако на ней виднеются светловатые пятна, это кролики накидали желтый песок из нор.

Остановившись у дерева, Банц вглядывается во тьму. Ему знакома сосна, к которой он прислонился плечом.

Отсюда до захоронки четыре шага.

Земля черная, но там, где захоронка, должно быть большое светлое пятно от разрытого песка. Он хорошо помнит.

Но что это — пятно то появляется, то исчезает. Над ним шевелится что-то черное, массивное. Оно сопит, возится, копает.

Молнией мелькает догадка: жандармы побывали у него на дворе. Домашние знают, что отец сегодня не вернется, и Франц, негодяй эдакий, даже не выждав, пока покормят скотину, улучив свободную минуту, пробрался сюда, ворюга, и копает…

Не черна ночь, нет. Целый фейерверк взрывается перед глазами Банца, все пляшет, ночное небо исполосовано ослепительными вспышками…

На мгновение ему становится легче. Он устоял на ногах, кружение в голове стихает, сосна на прежнем месте, у его плеча.

И тут же мысли снова набрасываются на него, муравьями копошатся в мозгу, и ему видится, как Франц, кобель проклятый, на его, Банца, деньги блудит с бабами, перед глазами мелькают пышные постели, жирные белые тела. Сын кобелюет, скотина похотливая, а отец пропадай, садись в тюрьму.

Опять красная пелена застилает взор, опять жжет огнем, режет ножами, колет шильями.

Банц прислоняется к дереву затылком, спиной. И тут ощущает в руках дубинку. Длинную, крепкую, узловатую… буковую дубинку… Ну-ну, ну-ну…

Он делает два шага, три. Шагает широко, не таясь. Возившаяся в земле фигура вскакивает. Но рычаг уже сработал, рычаг из мускулистей руки и длинной дубинки бьет со всего размаха. Раздается захлебнувшийся крик: — А-а-а!

Банц тоже валится на землю. Без чувств, рядом со своей жертвой.

Все еще ночь. Холодная, беззвездная, безлунная.

В соснах гуляет легкий ветерок, а по левую руку слышится вечный шум прибоя. На небе, наверно, низкие тучи, давит уж очень.

Банц пришел в себя. И помнит все, что случилось.

Ничего, Францу это наука, не будет воровать отцовские деньги, поостережется в другой раз.

Но что-то он долго валяется.

Рука Банца шарит по земле, пока не нащупывает ткань одежды. Угораздило же его рядом свалиться.

Пальцы, словно умные чуткие зверушки, движутся дальше по материи. А вот и тело, рука.

И тут же пальцы отдергиваются: рука холодная, окоченевшая.

Банц рывком приподымается над лежащим. Мертв? Ведь он же только стукнул, палочкой. Череп и не такие удары выдерживает!

Но когда Банц берет эту руку в свои ладони, он осознает две вещи: мертв, мертвехонек. И — это не Франц.

Невероятно, но это не Франц. Кисть руки мягкая, длинная, а у Франца короткопалые мозолистые лапы. Значит, это — соображает Банд — настоящий хозяин денег.

Банц качает головой. Убил человека и даже не знает, как он выглядит. Вот и еще глубже увяз.

— Не написано на роду счастья, — бормочет Банц, имея в виду себя.

Полчаса спустя он встречает жену, которая бродит вокруг усадьбы.

— Они еще здесь? — спрашивает он.

— Нет, два часа, как ушли.

— Точно ушли?

— Франц целый час следил за ними.

— Сколько их было?

— Четверо.

— И все четверо ушли?

— Все.

— Дети спят?

— Спят.

— Принеси поесть, попить, одежду, рубахи, шапку, пальто и… — он медлит, — палку. Прихватишь лопату с киркой. И фонарь.

— А дома не поешь?

— Нет. В дом больше не зайду.