Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Банц погружается в дремоту. Но вскоре он очнулся. Холодная земля мешала уснуть. Однако он взбодрился и не намерен сдаваться. Он пытается припомнить, кто из знакомых крестьян живет поблизости, но никого, кроме папаши Бентина, не вспоминает. Неизвестно еще, поможет ли этот папаша, ведь он не мужик, — баба в штанах. Да и возвращаться тогда придется в Альтхольм, а это уж никак нельзя.

Движение на шоссе, за которым он наблюдает сквозь редкий кустарник, малооживленное. Сейчас четыре, ну четверть пятого. Стало быть, часа полтора, как он в побеге. Здесь его искать уже не будут, поджидают, небось, на станции в Штольпермюнде или у него дома. Пускай ждут!

На шоссе показывается грузовик, выше бортов уставленный пустыми ящиками из-под рыбы. Едет быстро, километров шестьдесят в час. Это машина одной из рыбацких артелей на побережье, которые возят селедку в Штеттин. Может, и ихняя, из Штольпермюнде, проедет? В это время они как раз возвращаются.

Несколько машин Банц пропускает — шоферы незнакомые. Но вскоре он соображает, что сглупил: ведь незнакомый-то шофер лучше, чем знакомый.

Не спеша он протыкает ножиком заднюю шину, воздух с шипением выходит. Банц выкатывает велосипед на обочину шоссе и ждет.

Он энергично машет очередному грузовику и, видя, что тот и не собирается останавливаться, выбегает на середину проезжей части. Визжат тормоза, машину заносит на обочину, ящики едва не валятся через борт.

Шофер, мужчина лет тридцати, разражается руганью: — Рехнулся, осел чертов! Вот задавил бы, туда тебе и дорога!

— Довези до Штольпе, — хладнокровно говорит Банц. — Видишь: без коня остался.

— На кой черт ты мне нужен, — ругается шофер. — Топай пешком.

— Пять марок заработаешь! — сулит Банц, все еще стоя перед капотом машины.

— Плевал я на твою пятерку! Знаем мы вашего брата. Довезешь, а там карманы вывернет: денег нету, привет, пока.

— Гляди, — Банц показывает серебряную пятерку. — Понимаешь, у моего меньшого рожа, вот я за выдувщицами и собрался.

— Куда ж девать твой самокат? — ворчит шофер. — Видишь, полна коробка.

— Закинем наверх.

— Валяй. Только пятерку гони вперед.

— Вот сяду в кабину и дам.

— И что ты за человек? — спрашивает шофер, когда они отъехали. — Неужели веришь в такую чушь, как выдувание? Ведь этим только самые темные крестьяне занимаются.

— Веры тут и не требуется. Своими глазами видел.

— Чудно, — удивляется шофер. — А мне не доводилось видеть такое. Упустил, значит.

— Мне самому выдули поясничную рожу, — рассказывает Банц. — Садятся они у изголовья, обязательно втроем, и дуют тебе в лицо, по очереди.

— Согласен подхватить рожу, только бы испытать это чудо!

— Лучше не стоит!

— Значит, сейчас ты за выдувщицами идешь?

— Нет, к себе их не повезу. Слишком дорого. Дам им фотографию малыша, сегодня вечером на нее подуют, а завтра хвори как не бывало.

— Мог бы фото переслать им. Сэкономил бы пятерку.

— Вот еще, чтоб они только полчаса дули? Нет уж, усядусь рядом и буду смотреть. Два часа должны дуть, не меньше, иначе рожа опять появится.

— Ну и дела у вас, деревенских. Я-то из Штеттина. Там у нас о такой потехе не ведают.

— Конечно, ведь у вас больничная касса. По крайности, знаешь, кто тебя на тот свет отправит.

— Ты прав, — соглашается шофер. — Хуже нет иметь дело с врачами больничной кассы. Однажды у меня распухла рука…

Полчаса спустя они в Штольпе.

— Где тебя высадить? — спрашивает шофер.

— А ты дальше куда поедешь? В сторону Фиддихова? Тогда уж довези меня до Хорста. Бабы эти в Хорсте живут.

— Идет.

В Хорсте Банц медленно вылезает из кабины.

— Может, зайдем выпьем?

— Не-е. У тебя и так расходов много.

И грузовик удаляется.

От Хорста до выселка Штольпермюнде ходу добрых три часа. Но Банц и не думает идти прямо домой, он решил сначала забрать деньги из захоронки. А потом двинуться дальше — в Данию либо в голштинские края. Там, по слухам, «Крестьянство» тоже в силе. Во всяком случае, поймать себя он не даст.

Банц не спеша пускается в путь навстречу сумеркам. Некоторое время он еще катит с собой велосипед, но потом, смекнув, что штука эта теперь бесполезна, бросает ее в канаву. В первом же буковом леске он высматривает подходящее деревце и вырезает палку дюйма в два толщиной. Ну вот, теперь с дубинкой топать легче.

С шоссе он давно свернул, держится полевых дорог и межей, а то и по пашне шагает. Но направление взял верное, по вечернему небу видать, в какой стороне море. Уже совсем стемнело, когда до Банца впервые донесся шум прибоя. Точно он не может сказать, где находится, но чует, что надо взять левее. Луг здесь упирается в сосновую рощу, и Банц идет дальше вдоль опушки. Продвигается с трудом, то и дело спотыкаясь о корни и камни, иногда падает. И тогда его вновь обуревает ярость на альтхольмцев. Это из-за них, подлецов, должен он ползать здесь на карачках.