Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Это только для простофиль. Читателей или подписчиков! С таким же успехом вы можете утверждать, не моргнув глазом, что читателей у «Хроники» четырнадцать тысяч.

— Если бы я это утверждал, то на крючок попались бы и не простофили.

— Ну, ладно. Как же вы поступите, если вас спросят: «Читатели читателями. А подписчиков-то сколько?» Что вы ответите?

— Сошлюсь на нотариальное свидетельство.

— А если не поверят?

— Предъявлю его.

— Вы передаете его посторонним?

— Никогда.

— Вы уверены в этом?

— Совершенно уверен.

— Тем не менее оно попало в третьи руки. Сегодня мне дали вот эту копию, которая циркулирует в городе. Смотрите: полная копия, дата.

Но Тредуп не смотрит. Весьма равнодушно он говорит: — Знаю…

— Знаете? Вот как, знаете? Откуда же? И давно? — Великий человечек очень возбужден, даже зол. Он может позволить себе такое и с возмущением смотрит своему подчиненному прямо в лицо.

— Я думал, вы знали об этом… — говорит тот.

— Вы думали… О чем я должен был знать?.. Объясните, пожалуйста!

Тредуп медленно и неохотно отвечает: — Я думал, что вы знали, что состоялось подготовительное собрание…

— Какое? Для чего? Господи, что вы там мямлите? Что за манера истязать меня, не иначе как все вы тут сговорились. Извольте выкладывать по порядку.

— Собираются основать новую правую газету, — говорит Тредуп. — Деловой мир недоволен вашей монополией на рекламные объявления и двукратным повышением их стоимости. Кроме того, политические группировки находят, что «Хроника» стала неблагонадежной. Поэтому решили открыть новую газету.

Шеф, нетерпеливо: — Ну что вы тянете? Все это я знаю. Старая история. Дальше!

Тредуп, упрямо: — Собрание состоялось, велись переговоры.

— Ну и что? Кто был на переговорах?

— Фамилий я не назову, — решительно говорит Тредуп.

— Что значит, не назовете фамилий? Своему работодателю вы обязаны дать сведения!

— Фамилий называть не буду.

— Господи боже, все рассказал, а назвать фамилии не может! Но какое это имеет отношение вообще к нотариальному свидетельству?

Тредуп хитро улыбается: — В переговорах же участвовало шесть человек. — Выждав, пока у шефа иссякло терпение, он добавляет: — Шестой раздал пять копий.

— Шесть?.. Пять?.. Ах да, шестой раздал пять. Ну хорошо… Почему же господин Штуфф так горячо рекомендовал мне принять вас на службу?

Приоткрывается дверь, и в щель просовывается лисья голова Траутмана: — Спросите его лучше, где он пропадал все это время. Ведь ему было сказано явиться тотчас же.

Сильно покраснев, шеф восклицает: — Я же просил вас, господин Траутман…

Но дверь уже закрылась.

Прокашлявшись, Гебхардт спрашивает: — Так где вы были все это время, господин Тредуп? После того, как вам позвонили, прошло три четверти часа, а идти сюда пять минут.

— Я не думал, что это так спешно. Я зашел еще раз к Майзелю насчет объявления.

Дверь приоткрывается: — Сейчас позвоню Майзелю, проверю.

Дверь закрывается.

В результате посягательств Траутмана на его верховную власть, шеф смягчается по отношению к виновному: — Почему вы не желаете назвать фамилии, господин Тредуп? Ведь вы уже столько рассказали.

У Тредупа колотится сердце. Вот-вот вернется эта лиса, Траутман. Сболтнет ли Майзель, что сборщик объявлений заходил к нему рано утром, а не только что?

— Для вас, господин Гебхардт, я бы с удовольствием это сделал, — заверяет он с торжественной ноткой в голосе. — Но я не знаю в точности фамилий. Мне же не говорят все. Чего доброго, раздуют из этого историю, я погорю и лишусь места.

— Ну, ну, — успокаивает его шеф, тронутый внезапной уступчивостью собеседника. — Думаю, что мое слово тоже кое-что весит. Ну, а переговоры эти, они были серьезные? Или так, мыльные пузыри?

— Там присутствовал директор банка, — говорит Тредуп.

— Это мог быть только… Ну, хорошо, называть не будем. Дальше?

— Владелец книжной типографии.

— Смотри-ка, неужели этого чудачка снедает тщеславие? Ничего, пусть убедится, как газета быстро опустошает карман.

— Два торговца, владельцы магазинов.

— Так?..

— Один оптовик.

— Второго у нас нет. Дальше?..

— Ну не могу я, в самом деле…

— Да ладно уж, говорите. Пятерых назвали, назовите и шестого.

Тредуп делает над собой усилие. Ему сейчас очень трудно. И не столько из-за того, что лжет, нет, он чувствует, что его затея может пойти насмарку. Ведь шеф сейчас наверняка раскусит, для чего он все это сочинил.