Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Папка снова лежит на столе.

— Да. Клянусь богом, да.

— Лучше своим именем.

— Ну, хорошо. Да.

— До процесса?

— До процесса… Но мне отдадут обещанный материал?

— Дорогой господин Гебхардт, обещано было на тот случай, если бы вы согласились добровольно. Теперь же придется выждать — как разовьются события. Все еще настолько неясно, дорогой господин Гебхардт. И прошу также никаких писем в рубрике объявлений — ни читательских, ни открытых. Ничего.

— Ничего.

— Как я зол на самого себя! — говорит бургомистр. — Вы только подумайте. Ведь известие о провале Тембориуса было моим сообщением.

— Вам виднее… Господин Гарайс, я с удовольствием захватил бы эту папку.

Гарайс от души смеется: — Охотно верю. Какое оружие было бы у вас против меня… Но я вам подарю кое-что другое. Официальная бумага, вернее, копия. Копия того самого нотариального свидетельства.

— Это уж слишком, — бормочет Гебхардт. — Ведь бумага всегда должна храниться в сейфе. Значит…

— Именно. Поэтому дарю ее вам.

— Назовите уж и фамилию.

— Вот чего вам хочется. Три на выбор: Венк, Штуфф, Тредуп.

— Не назовете?

— Лучше не надо. Догадаетесь сами.

Бургомистр и газетный король прощаются.

В редакции «Хроники» звонит телефон: — Господину Тредупу немедленно зайти к господину Гебхардту.

Совесть у Тредупа нечиста, он размышляет, что бы там могло стрястись.

Телефон звонит снова: — Пусть господин Тредуп сейчас же придет к господину бургомистру Гарайсу. Немедленно.

У Тредупа вытягивается лицо.

Здравый смысл подсказал Тредупу, что правильнее будет отправиться сначала к бургомистру, а шеф пусть подождет. Если речь пойдет о том, что он предполагает, от Гарайса можно будет хотя бы узнать, что известно Гебхардту.

Гарайс, однако, встречает его не очень любезно: — Вы, кажется, владеете пером? — Увидев недоумение Тредупа, он поясняет: — Ну, сумеете написать, например, так: господину Майеру не пришлось доказывать вновь, что он обладает хорошо поставленным басом-баритоном… или: …господин Шульце, психолог и графолог, уже стал притчей во языцех, и, смеем надеяться, никто не преминет воспользоваться столь редкой возможностью посетить его?.. Можете писать в таком духе?

— Думаю, что да.

— Ну, тогда настал ваш час, и вас ждет теплое местечко. Господин Гебхардт вас вызовет.

— Уже вызвал.

— И вы еще здесь? Что бы он ни спросил, отвечайте: это Штуфф! Напрямик, окольно, любым способом: все — Штуфф. И карьера вам обеспечена.

Тредуп медлит: — Но я не понимаю…

— Господи, да зачем вам понимать? Вы понимали, что делали, когда продавали фотоснимки? Так вот: копия нотариального свидетельства у Гебхардта…

— Но как…

— Вот, вот. Расскажи, доложи, разжуй? Это вы любите. Поторопитесь. И — только Штуфф! Ничего кроме Штуффа!

Но Тредуп не торопится. Он долго стоит на мосту через Блоссе и смотрит на медленно текущие воды. В голове проносятся тысячи вариаций на тему: что я делаю?

То ему хочется поехать в лес, на дюны, забрать деньги, исчезнуть, то кажется, что еще не время…

И он тащится в редакцию «Нахрихтен».

Там его ждут, и заведующий Траутман в курсе дела. Тредупа встречают довольно ехидно: — Господин заставляют себя ждать. Уж кто бы… Шеф крайне сердит.

Он конвоирует Тредупа, словно арестованного, к кабинету шефа. В коридоре откуда-то высовывается голова главного редактора Хайнсиуса.

— Старый козел, — ворчит Траутман. — И все ему надо знать.

Шеф, однако, говорит: — Благодарю вас, господин Траутман. Теперь оставьте нас вдвоем, пожалуйста.

Траутман протестует: — Господин Гебхардт, разве я…

— Нет, прошу вас, господин Траутман, оставьте нас наедине.

— Он же вас надует, — ворчит Траутман, уходя.

Однако у Тредупа такое ощущение, что заведующий остался подслушивать под дверью, и шеф, судя по его виду, тоже разделяет его чувство.

Тем решительнее он начинает разговор: — Господин Тредуп, я принял вас на службу по ходатайству господина Штуффа, лично я тогда не был знаком с вами. Каких-либо рекомендаций не имелось. Ну-с, ваши успехи в работе посредственные. С объявлениями в «Хронике» обстоит плохо. Возможно, сказывается неблагоприятная конъюнктура, но, может быть, все дело в вас. Ведь «Нахрихтен» помещает гораздо больше объявлений.

— У «Нахрихтен» тираж — пятнадцать тысяч.

— А у «Хроники»?

— Около семи тысяч читателей .

Шеф озадачен, он сдерживает усмешку и, вероятно, вспоминает о слухаче под дверью.