Алла Калинина - По образу и подобию

— Я из Москвы.

— Да-да, а чей вы, говорите, сын?

— Я ваш племянник, сын Саши, — я сам с изумлением слушал, как это у меня гладко получилось, я впервые в жизни произносил эти слова, но мой новоявленный дядя Миша пропустил их мимо ушей.

— Да-а-а, — сказал он длинно, — а в каких краях вы бывали? Я объездил всю страну от Кольского полуострова и Баренцева моря до Средней Азии и от Прибалтики до Сахалина. А в Швеции вы не бывали? Прекрасная страна, мне она понравилась больше всех. Я был там на одном предприятии за Полярным кругом…

Я расслабился. Все было ясно, я опоздал. Старику было все равно, кто пришел и зачем, он давно уже никого не слышал и не слушал, он жил внутри себя, в своих старческих воспоминаниях, тысячу раз прокрученных и заезженных, как старая пластинка, и потому потерявших всякую связь с реальностью. Он говорил только для себя, чтобы напомнить себе, что все это с ним действительно было и он еще жив, существует. А может быть, на самом деле было совсем не то и не так, какая разница? Он улыбался, я рассматривал его. Большой толстогубый рот с невероятной ровности новыми зубами, большие очки, а за ними коричневые, почти исчезнувшие в старческих складочках глаза, покатый лысый лоб, обрамленный седыми, давно не стриженными кудрями, щуплые слабые плечики, белые пальцы с длинными запущенными ногтями сложены на коленях. Классический образ глубокой старости. И снова сердце мое сжалось от жалости. Почему? Почему я должен был его жалеть? Ведь он прожил долгую благополучную жизнь. Доживу ли я до его лет, — я в этом сильно сомневался. А старик еще рассказывал. Речь почему-то шла про то, как батька Махно собирался лично его расстреливать, но он дал слово стать анархистом и Махно его отпустил.

— Правда, слово я не сдержал, — хитро сказал старик, и я понял, что в этом месте полагается смеяться, я хихикнул неуверенно, но он зорко раскусил мою неискренность и потерял ко мне последний интерес.

— Ну, — сказал он, поднимаясь, — очень рад был познакомиться, всего-всего вам хорошего, будьте здоровы. Так чей вы сын, я забыл? Саши? Какого Саши? Не помню. Ах, нашего Саши! Скажите пожалуйста, а я сразу не догадался. Так это, значит, вы? Очень приятно. Я очень любил вашего отца. Милочка! Проводи гостя, мне надо немножко поработать… — И, пока я выходил из комнаты, он, отвернувшись от меня, торопливо вытащил из кармана обломок печенья и сразу стал жевать, обсыпаясь крошками.

За дверью меня уже ждала Мила.

— Не обижайся, — сказала она, — он многое теперь забывает, иди сюда, поговорим, все-таки мы довольно близкие родственники. — Она провела меня в очень большую темноватую комнату с эркером и огромным столом, здесь была старинная резная дубовая мебель, на стенах картины, на полу ковер. Она смотрела на меня испытующе:

— Вот думаю, на кого ты похож? Что-то наше есть, а что — не пойму. Тебя Сима прислала? Я так и думала, другому бы в голову не пришло. Живем все как тараканы по своим щелям, ни на что не хватает ни сил, ни времени. А ты молодец, что решился. Это ничего, что я говорю тебе «ты»? Если у тебя есть вопросы, ты не стесняйся, давай, а я тебя сейчас обедом накормлю, у меня рядовой обед, но я неплохо готовлю.

Я ел и рассматривал ее, и постепенно в ее заплывшем лице проступали располагающие хорошие черты, выпуклые сине-серые глаза в отекших веках смотрели тяжело, но ясно, они думали, и от этого все менялось, говорить с ней было легко. Несколько раз появлялся веселый дядя Миша, притопывал ногами, щелкал пальцами, говорил: «Ха-ха-ха, ха-ха-ха, увидали петуха», удивлялся: «Вы еще здесь? А я думал, вы давно уже ушли…» То и дело раздавались телефонные звонки, и радостный мужской голос начинал кричать что-то в трубку. Мила вставала, говорила: «Сейчас, подожди», выходила из комнаты, голос на минуту делался тише, и она возвращалась с довольной улыбкой. Мы просидели целый день до вечера, а потом еще немножко, и я выкатился от нее только во втором часу ночи. Когда я уходил, Мила громоздилась в приоткрытой двери квартиры, провожая меня, в своем уродливом халате, все такая же, но уже другая для меня.

— Может быть, все-таки переночуешь, — громким шепотом уговаривала она меня, пока я спускался по лестнице. — Но ты обязательно заходи, слышишь? Юра! Ты заходи.

А я, как воришка с богатой добычей, дождаться не мог, когда наконец останусь один и разложу и рассмотрю все, что успел сегодня натаскать. А успел я много, жизнь Миши и его семьи была передо мной как на ладони, может быть, не очень подробная, но образно достаточно ясная.