Алла Калинина - По образу и подобию

Когда у Юры появилась первая девушка, она испугалась ужасно, перестала спать, каждую минуту ожидая катастрофы; она боялась, что кто-то придет и отнимет у нее сына, навсегда. Но время шло, и она успокоилась — раз Юра выдержал первые соблазны, теперь его нелегко будет сдвинуть с места, уж она-то его характер знала. Им некуда было торопиться, ни ему, ни ей, желающие на Юру всегда найдутся, еще бы! Такой парень! Она старалась не думать, что ему уже за тридцать, но в последнее время былая тревога снова проснулась в ней, она напряженно присматривалась и прислушивалась ко всем этим Лилькам, Соням и Машам, и все они ей не нравились, Лилька особенно, Лилька на что-то покушалась, это был даже не роман — дружба, самое опасное, самое коварное. Юра не скрывался от нее, но и не перегружал ее подробностями, она мало что знала, зато чувствовала и понимала все. Она понимала, конечно, — этот день когда-нибудь настанет, Юра придет к ней и скажет: «Познакомься, мама, это моя жена» — и тогда ее жизнь переломится. Как именно, она еще успеет обдумать, но что переломится, это ясно. Конечно, перед смертью не надышишься, но зачем торопить события?

Четыре года назад они получили эту квартиру. Сколько было счастья! Они устраивались здесь не спеша, с удовольствием, и Маргарита Васильевна думала: «Он не оставит меня, он всегда будет со мной, так или иначе — со мной».

…Да, я был хороший сын, мне почти не в чем себя упрекнуть, я всегда любил Марго больше всех людей на свете. Но сейчас что-то лопнуло, обрушилось во мне, я стал ее судить и не нашел ей оправданий. Я был согласен с семьей отца, Марго предала его, не захотела понять, оставила в самую тяжелую минуту. Но для меня самым страшным было даже не это. Кто не совершает ошибок, особенно в молодости! Для меня самым непростительным и непонятным было то, что она и дальше коснела в своих заблуждениях, ничего не пересмотрела, не передумала, не перерешила, уперлась в чувствах своей правоты и обиды, взяла на себя смелость лишить меня не только отца, но и памяти о нем, общения с его большой, живой семьей, не только его семьей, но и моей тоже. Что двигало ею?

Я вскочил с постели, порылся в тумбочке и нашел наш тощий семейный альбом. Я почти никогда не заглядывал в него, это у нас с Марго считалось мещанством. А если и заглядывал, то только для того, чтобы показать знакомым девушкам, какой я был симпатичный пузанчик в детстве. Но сейчас меня интересовало совсем другое. Я вглядывался в первые три снимка, всего три. Я хотел заглянуть в лицо той, прежней Марго, не Марго — Риты, которая существовала когда-то, еще до меня. С тусклой любительской фотографии смотрела на меня красивая девочка в пионерском галстуке, со смелой улыбкой на лице и двумя толстыми косами, перекинутыми на грудь, ничего нельзя было рассмотреть через это лицо. А рядом была фотография деда, Василия Васильевича, в шляпе и с козлиной бородкой; наверное, больше всего я был похож на него, но ведь и о нем я почти ничего не знал. Это еще все предстояло мне когда-нибудь, потом. На третьей фотографии они стояли все вместе, втроем, дедушка, бабушка и Рита, и все в сатиновых шароварах, схваченных на щиколотках резинками, в футболках и войлочных шляпах, все улыбались, выпятив вперед животы. От солнца лица их были сощуренные, слепые. Нет, ничего я не мог узнать из этих фотографий. Почему моя Марго, бывшая смелая девочка, так поступила со мной? Только ли слепая уверенность в своей правоте двигала ею? А может быть, нечто совсем другое? Злая месть? Нежелание делить меня с кем бы то ни было? А может быть, Марго просто так было спокойнее? С глаз долой — и некому ее упрекнуть, и некому усомниться в ее высоких достоинствах, в ее чистоте и вечных совершенствах? Уж не от свидетелей ли ее презренного поступка стремилась она уберечь меня? Значит, из страха, ради своей выгоды? Вот куда привели меня мои долгие раздумья. Значит, тщеславие Марго оказалось выше ее любви ко мне. Она опасалась, что я со временем смогу узнать о ней нечто такое, что унизит ее в моих глазах, уронит чистоту и безукоризненность ее образа. И ради такого пустяка она всего меня лишила? Пошла на то, чтобы я вырос одиноким, ничего не знающим о своих связях с множеством людей? Как она могла, как решилась на такое? Я думал о скорой встрече с Марго и не представлял себе, как заговорю с ней, как посмотрю в ее прекрасные глаза, мне было стыдно за нее, я ее не понимал.

Жаркий день за окнами разгорелся вовсю, зато у меня пропало настроение. Что мне делать с этим днем, что делать с собой? Нечего. Но ведь я собирался ехать к Симе, и вот уже полдня прошло, а я все еще ни с места. Ничего мне не хотелось, и идти куда-нибудь тоже. Но надо было. Я рылся в холодильнике, раздумывая, что бы отнести старухе. Достал две парниковых помидорины, запотевшую бутылку боржома и запечалился, глядя на этот скудный натюрморт. А впрочем, дело ведь было не в передачах. Совсем другое меня беспокоило. Ведь Симе, наверное, тоже нелегко далась ее храбрость. А может, растревожили ее не только воспоминания, но и ожидание расплаты, возмущения, возмездия, которые обрушит на нее Марго? Конечно же Сима боится возвращения Марго не меньше моего, а может быть, куда больше! Как же я не подумал об этом сразу? Вот еще что томило Симу, а я не успокоил ее, не пообещал защиты. Несчастный дурак! Это я, я один виноват в том, что с ней случилось! Я должен был развеять ее страхи, а мне было некогда, я, как и Марго, думал только о себе. Да что же такое этот чертов эгоизм, болезнь личности или необоримая сущность человека?