Камен Калчев - Пробуждение

Петринский ждал ее у амбулатории, сидя на каменных ступенях крыльца. У его ног стоял выцветший рюкзак, доверху набитый бумагами, и портативная пишущая машинка. Другого багажа не было видно, если не считать зеленого плаща, брошенного на перила лестницы.

Когда Марийка прибежала, он уже выкурил вторую сигарету и собирался закурить третью. Он страшно устал с дороги. Мало того, что пришлось ехать поездом, а тут еще этот разбитый автобус, курсирующий между станцией и Сырнево. Он-то и доконал писателя. С непривычки разболелись старые мозоли. Пришлось снять не только туристические ботинки, но и носки, — чтобы не так пекло ноги. Рукава клетчатой рубашки, грязной и пропахшей по́том, закатал выше локтя. Над плешивой головой кружились мухи, привлеченные бриллиантином на остатках шевелюры, но ему было лень их отгонять.

Увидав его в таком неряшливом виде, в рубахе нараспашку, к тому же и небритого — бакенбарды почти сливались с рыжей, клочковатой бороденкой, — Марийка сначала его не узнала. Подумала, что это один из «хиппи», молва о которых в свое время достигла и Сырнево. С некоторой опаской подошла к крыльцу, но когда он ей улыбнулся и встал, протягивая руку, тут же узнала, заволновалась и даже как-то замешкалась и, сама того не желая, не подала руки, потому что смотрела на него во все глаза.

— Не узнаете? — спросил, улыбаясь, Петринский.

Она не отрывала взгляда от его босых ног.

— Неужели я так изменился? — продолжал он, делая шаг вперед и снова протягивая руку. Но Марийка невольно отступила и чуть не упала. Петринский бросился к ней, поддержал, потом наконец взял за руку, надолго задержав в своей потной ладони. Марийка с трудом высвободилась из его объятий, залившись краской стыда. Впервые в жизни она не знала, что отвечать. А вопросы так и сыпались градом, не давая ей опомниться: сердится ли она на него, почему молчит, что случилось и так далее. Извиняясь за свой вид, он попросил ее присесть рядом на крыльце, пока он обуется. Что поделаешь, замучили эти мозоли, к тому же этот поезд и автобус!..

Марийка почти не слушала. Она боялась только, как бы не увидел кто-нибудь из односельчан, что она разговаривает с незнакомым человеком. Нетерпеливо дожидалась, пока он обуется и сойдет с крыльца. Но Петринский не спешил. Размахивал вонючими носками, вытряхивая из них пыль и мусор, старательно зашнуровывал туристические ботинки, пыхтел и скрежетал зубами, клоня мозоли и жару. Увидев, что Марийка смотрит на его битком набитый рюкзак, пояснил:

— Там бумага… И пишущая машинка… Другого богатства у меня нет… В этом смысл моей жизни.

Сказал, что приехал сюда, чтобы закончить роман «Утопия». Неизвестно зачем упомянул, что в редакции ему предлагали подписать договор, но он отказался из желания быть независимым. Рассматриваемые им в «Утопии» проблемы таковы, что требуют полной независимости от кого бы то ни было… Даже от семьи.

Вспомнив о семье и «семейных обязанностях», он немного помолчал, возможно, ожидая какого-нибудь вопроса, но Марийка ни о чем не спросила. Тогда он добавил со злостью:

— Я их бросил!.. Пусть теперь попробуют!.. Пусть поживут без меня… Они не заслуживают…

Но Марийка и теперь не спросила, что случилось и кто эти зловещие существа.

— Я им докажу, кто я и что я! — продолжал он.

Подошел вездесущий дед Радко Общинский, успевший проводить железнодорожника. Запыхавшийся, усталый, он явно чувствовал себя виновато перед гостем. Начал извиняться, что задержался, но зато теперь он готов помочь, чем может.

— Говори, Марийка! — обратился он к девушке.

— Дедушка Радко, — начала она, — надо разместить где-нибудь этого… товарища… Только что из Софии… Он останется в Сырнево подольше… Надо найти ему квартиру.

— Согласен, Марийка, — оборвал ее старик, — но где? У нас, в Сырнево, домов сколько хочешь, да все старые… заброшенные развалюхи… Где же я его размещу?

— Подумай, подумай!

— Что тут думать… У Стефана Чукурлиева была комната, но и ее уже заняли… Митко и Еленка заняли… Она им принадлежит по праву… У вас, насколько мне известно, места нет… Слышал, что и партийный собирается там обосноваться…

— Не было такого, бай Радко… Откуда только ты все выдумываешь, просто диву даюсь!

— Э, да я ничего плохого сказать не хочу, просто так, к слову пришлось… Там нельзя… У вас как-никак сейчас траур… неудобно… Понимаю… Там нельзя… Такие вот дела…

— Подумай, может, еще где-нибудь… Чтобы отдельно… Товарищ хочет поработать. Он пишет книгу… Это не шутка… Ему необходима тишина… Какое-нибудь место потише…