Ивайло Петров - Избранное

Стоит также сказать несколько слов о поросятах. Порывшись всласть в навозе, чтобы согреться в прохладное утро, они бежали к дому и, засунув свои пятачки в щель под входной дверью, требовали свой завтрак — баланду, сдобренную отрубями…

А весна была как весна — прекрасная, животворная, влюбленная, беременная зерном и кукурузой, всякой домашней живностью и в первую очередь вашим покорным слугой. Мать моя расцвела за двоих, потому что носила в утробе новую жизнь, и отец мой был от нее без ума. Ему уже исполнилось шестнадцать лет и восемь месяцев, под носом проклюнулись усики, уши светились, точно бумажные фонарики. До него наконец-то дошло, что женщина — прежде всего сосуд удовольствия, дарованный мужчине богом, а уже потом — мать, равноправная подруга и тому подобное. Благословенная весна!

В те дни, в мае, дядя Мартин выкинул очередную штуку. У него просто руки чесались на всякие проделки, потешавшие честной народ. Дядя Мартин считал, что время от времени полезно бросать камень в болото жизни, нарушая ее монотонность. Он любил повторять, что это закон развития, мол, иначе люди померли бы от скуки, он даже пытался объяснять действием этого закона возникновение революций. В нем, казалось, сидели дьяволята, подстрекавшие его ко всевозможным выходкам. Они-то и подтолкнули дядю Мартина после окончания третьего класса прогимназии поступить в гимназию. Ему хотелось быть ученым, но учеба не шла на ум, хотя он был старше всех в классе. Бездельник первым делом соблазнил дочку околийского начальника, и та по уши влюбилась в него и была готова бросить гимназию и уехать с ним на край света. В ней, верно, тоже сидело порядочно дьяволят! Но дядя Мартин и не думал ее увозить; довольный тем, что оконфузил самую известную в городе семью, он ударился в новые похождения. Учитель логики и психологии Первазов, надеясь наставить его на путь истины, задавал ему один и тот же вопрос: что есть логика и что — сознание. Дядя Мартин ни разу не ответил на этот вопрос и регулярно получал на его уроках двойки. В конце полугодия он решил преподать своему учителю урок логики и психологии: изготовил самодельную гранату и ночью метнул ее в окно спальни Первазова. Взрыв был пустячный, он, скорее, подействовал психологически, и учитель враз потерял сознание. После этого покушения дядя Мартин не мог оставаться в гимназии, да он уже и не хотел этого. Правда, улик против него не было, тем не менее все знали, что гранату бросил именно он. В дело вмешался околийский начальник, положение дяди Мартина еще больше осложнилось, и ему пришлось смотать удочки. Будь околийский начальник дальновиднее, он бы не только не стал преследовать его, а еще тогда сделал своим зятем. Первазов же впоследствии, узнав, что я племянник дяди Мартина, никогда не ставил мне по логике и психологии ниже чем «отлично», хотя в ту пору буйная голова дяди Мартина, расколотая напополам, давно уже покоилась в земле…

Той весной дядя Мартин согласился выкрасть для Бенко, единственного сына Трифона Татарова, красивую Аницу. Татаровы были люди зажиточные, и Аница, столь же сметливая, сколь и пригожая, решила не упускать такой случай. Ее отец был бедняком, но не соглашался выдать ее за сына Трифона Татарова из-за старой тяжбы: когда-то давно он судился с Татаровым и теперь не хотел о нем и слышать. Пора была страдная, отнюдь не свадебная, но Татаровым стало известно, что к Анице сватается какой-то парень, и отец дал согласие после молотьбы сыграть свадьбу.

Под вечер дядя Мартин и Бенко бросили на дно телеги несколько охапок свежескошенной люцерны, застелили ее сверху рогожей и покатили навстречу заходящему солнцу в соседнее село Арнаутлар. Подъехав к селу уже затемно, они осадили лошадей у околицы, Бенко остался возле подводы, а дядя Мартин пошел красть Аницу. Согласно уговору, она должна была выйти за сеновал, а в случае какой-нибудь помехи позднее выбраться в сад через окно. Дядя Мартин знал наперечет всех девушек в округе, за многими он ухлестывал или имел такое намерение. С Аницей он познакомился на деревенском празднике, они рука об руку плясали хоро. Девушка ему приглянулась, ей тоже запомнились пылкие взгляды кавалера, а еще больше — его городская одежда. Он был единственным парнем на празднике в белой рубашке и галстуке.

Поджидая Аницу за сеновалом, дядя Мартин отчего-то почувствовал на душе смутное беспокойство (не страх, конечно, страха он не знал), верно, сидевшие в нем дьяволята начали его подуськивать, нашептывая, что ночь упоительно прекрасна, напоена благоуханием выколосившейся ржи, что соловьи, подстрекаемые, видно, своими дьяволятами, поют-заливаются не зря, в такую ночь трудно умыкать красивую девушку и еще труднее отдавать ее в руки растяпе. Но дядя Мартин был верный товарищ и джентльмен, мотнув головой, он сказал дьяволятам, чтоб не приставали, а не то поотрывает им хвосты. Пока он намеревался сделать то, чего господь-бог еще не совершил по каким-то своим соображениям, Аница открыла окно и выглянула в сад. Дядя Мартин, взяв протянутый ею узел с приданым, надел его на одну руку, а другой подхватил Аницу и понес ее в поле. Колосья ржи ласково касались его рук, Аница, положив головку ему на плечо, молчала, дядя Мартин не спешил опускать девушку на землю, она, видно, тоже не хотела этого. Так они дошли до середины нивы, где рожь была самая густая, высокая и пахучая.