Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Он помнил. Сглотнул и спросил:

– Воду сейчас пил – здешняя?

– Да. Хорошая.

– Значит, будем жить, – сказал Озей, сразу успокоившись.

– Куда деваться-то, – согласилась Сылвика и посмотрела на медленно протискивающееся между сосновых стволов солнце. К восходу, за стороной Лосей и Зайцев, земли между одмарами и кам-марами были свободными до самых марызярских гор.

Сылвика сунула туес с водой в руку Озею на случай, если тот снова захочет пить, – Озей понял, пробормотал невнятную благодарность и свел пальцы поплотнее, – и поспешила к задетым молнией: их надо было постоянно переворачивать и отпаивать.

Отпаивать крыло пришлось долго. Было оно сплошь в дырах и ранах, проще взять новое, тем более что это честно пыталось сдохнуть. Но предать крыло, которое спасло его столько раз, Эврай не мог. Сидел, поил, гладил и пытался не задохнуться растущим комом главного вопроса. Лишь убедившись, что дыры затянулись, а поверхность крыла разгладилась, Эврай осторожно положил его к остальным и бросился искать Юкия.

Он заглянул в лечебницу, едальню и детскую, прополз сквозь мужскую спальню, потоптался возле девичьей, прислушался к общей, сунулся в наскоро натянутую баню, пробежал через непродовольственный склад и там практически наткнулся на Юкия, растаскивавшего тюки с продовольствием и семенами так, чтобы они получше просохли. Тюки считались непромокаемыми, но придонное давление, молнии и стрелы, похоже, изменили их свойства.

Эврай, сдерживаясь из последних сил, помог с самыми тяжелыми тюками, подышал и зло спросил:

– А где Арвуй-кугыза?

Юкий мазнул бородой обугленный уголок ворота, попытался улыбнуться и провел ладонью по голове Эврая. Эврай увернулся и спросил еще злее:

– Это все-таки он был, да? В огне, да? Он сгорел, да? Из-за меня, да?

Последние слова Эврай выкрикивал сквозь слезы. Юкий взял его за плечи и сказал:

– Из-за себя он ушел. И для тебя, для меня, для всех нас.

– Почему? Мы что, важнее? Это кто так решил?

– Арвуй-кугыза и решил. А мы должны соглашаться.

– Не буду я с этим соглашаться, никогда! – заорал Эврай.

– Тогда и с твоими решениями никто соглашаться не будет. Ты этого хочешь?

– Не хочу! Я не хочу этого! И этого всего не хочу!

Эврай обвел рукой поляну, навесы и лежаки, утомленные лица, дымки костров, поверх которых на силовых стеблях, растянутых, будто обыкновенные пеньковые веревки, сохла одежда.

– Я не хочу этого всего! Я думал, Арвуй-кугыза трус, и он знал, что я так думаю, и с этим ушел, – а я не хочу!

Эврай заплакал, как ползун, и сел, уткнувшись в колени.

– Мы – мары, – напомнил Юкий, не очень понимая, кому больше, Эвраю или себе. – Хотим или нет, на Юле или Каме, ялом или последним человеком – мы мары. Ими и останемся.

Эврай глухо спросил, не поднимая головы:

– А кто победил?

Юкий тоскливо огляделся, будто запоздало следуя глазами за движением руки Эврая. Эврай поднял голову и повторил:

– Кто победил?

Юкий вздохнул. Эврай тихо уточнил:

– Они?

– Нет, – отрезал Юкий.

Эврай подумал и сказал:

– Ну, значит, мы.

Мы, повторила Кошше и осторожно, как учил Золач, погладила воздух над щекой мальчика. Мальчик спокойно засопел.

Только мы. И больше никто нам не нужен, подумала она.

Кошше всю ночь просидела рядом с мальчиком, слушая его дыхание и, всякий раз трижды примериваясь, распарывала клинком его рубаху на лоскуты, а затем раздваивала свои ремешки. К утру получился полный баулы, осталось только примерить.

Кошше не выставляла клинок напоказ, но и не стала прятать его, когда мимо пробрела ударившая ее местная девка с куницей. Кошше в эти дни били непозволительно часто и безнаказанно. Обычно-то она такого обращения не спускала – из соображений не столько гордости, сколько грядущей безопасности: ударивший раз захочет еще. Но местная девка не выглядела готовой ни ударить еще, ни защититься от удара. Вероятно, она даже не обратила бы на ответный удар внимания, как не обратила на Кошше, хотя явно заметила и Кошше, и клинок в ее кулаке, и спящего мальчика. Прошла, цепляя ногой ногу и каждый торчащий корень, при этом не выпуская из рук обвисшую куницу. Выпускать, впрочем, было бесполезно: куница вцепилась передними лапами в плечи девки, прильнув телом и мордой к груди и шее так, что почти не видно было странно обугленной вышивки на вороте. Силой не стряхнешь.

Куница-то на Кошше отреагировала – точнее, на мальчика: слабо пискнула и дернула хвостом. Мальчик улыбнулся во сне, и Кошше спрятала кулак под бедро.