Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Он замолчал, уронив взгляд на исчерканные ремнями руки, и Озей выдохнул с некоторым облегчением. Ош он не сочувствовал, но желание давнего знакомца, почти брата, убивать все равно пугало и огорчало. Впрочем, желание так и останется желанием, подумал Озей. Кул никогда не увидит Ош – и это очень хорошо. Для всех.

– Для всех, – повторил Арвуй-кугыза беззвучно и прислушался.

Роща молчала.

Земля молчала, как молчала все последнее время. Она не хотела разговаривать с Арвуй-кугызой, она не хотела его слышать, видеть, не хотела, чтобы он нашел покой рядом с богами или где бы то ни было. Как боги равнодушно выпихнули его и умерли, так и земля самозабвенно умирала ради того, чтобы выпихнуть вместе с ним весь его род, в котором он давно перестал отличать потомков от близких, выпихнуть всех, кого Арвуй-кугыза любил, ради кого давно забыл свое имя, желания и смыслы, ради кого жил так долго и последние две жизни без охоты и против нее. А вместе с родом, похоже, земля выпихивала всех людей из приспособленного к ним мира в мир неприспособленный, враждебный и просто чужой. Из мира – в войну. Надеяться в которой можно только на удачу и на себя. Почти не на что.

Почти.

Арвуй-кугыза прислушался в последний раз, вполголоса попросил извинить его упорство, присел прямо на пень обращения, бережно поставив рядом так и не пригодившуюся пока похоронную корзинку с ногтями, и принялся расплетать косы, к куцести, густоте и цвету которых так и не успел привыкнуть.

– Невозможно к этому привыкнуть, – сказал Юкий устало. – Теперь земля истончается, будто стадо кротов все разрыло и пылью пустило. Молодец, кстати, что дуплом не воспользовался, с ними путаница, выбрасывают, куда не надо, а могут и не выбросить.

Как это, мимолетно подумал Эврай, но решил не отвлекаться и спросил, украдкой растирая потянутые плечи и грудь:

– Вы вестника получили, всё разобрали?

– Да, готовимся вон, – сказал Юкий и повел бородой по суете вокруг. – Всех на берегу собираем.

– По лесу, кстати, степняки ползут, немного, но в лес на дневную сторону лучше не углубляться, я тоже передавал – видел?

– Да-да. Эврай, ты в лодях лучше всех разбираешься, я правильно понял, что глубоководных там нет, по дну никто не черпанет?

– Нет, обычные. А всех зачем собираете?

– Чтобы спасались, – сказал Юкий с досадой от непонятливости Эврая.

Эврай похлопал глазами, озираясь, и уточнил:

– Бежать будем?

– Спасаться будем.

– А… – Эврай задохнулся от возмущения и тоненько спросил: – …сражаться?

– Мы не умеем.

– А бежать умеем?

– Научимся.

– Давай сражаться научимся.

– Давай, – грустно сказал Юкий. – Пошли.

Айви поманила нерешительно перетаптывавшегося Луя и повторила:

– Пошли-пошли.

Луй взвизгнул, пометался вдоль кромки воды и застыл, отвернувшись. Айви решила, что он снова убежит, как привык в последние дни. Пробормотала «Предатель» и вошла в Юл, не оглядываясь, не боясь помех, молний и особо не думая, вошла как есть, обутая и плотно одетая. Раздеваться на виду она не хотела и, кажется, не могла.

Когда вода поднялась до бедер, над далеким мохнатым горизонтом полыхнула молния, и Айви нырнула, а Луй шумно ринулся следом. Он быстро нагнал Айви и судорожно задергался рядом, делая вид, что тонет. Айви не стала его подхватывать или успокаивать, так что Луй оскорбленно ощерился и рванул к Заповедному острову, теперь не придуриваясь. Когда Айви выбрела из воды, вошла в кусты и, поозиравшись, разделась, отряхнувшийся и подсушенный куна уже скакал вокруг, старательно угрожая всему живому.

Нарочно Айви воду в рот не пускала, но вкус как будто разобрала, и от обычного он не отличался. Колодезной горечи точно не было, медного запаха тоже. Хоть что-то хорошее, подумала Айви и на миг застыла с выжатыми штанами в руках. Опять вспомнила растопыренные черные глаза Кула, отчаянные, чужие и жуткие, страшнее которых было только покорное оцепенение, охватившее саму Айви. Айви всхлипнула и с треском тряхнула штанами, чтобы отпугнуть больно чуткого Луя, который уже вскинул голову и тревожно водил ушами. Попыталась вспомнить Позаная – и не сумела.

Она оделась и пошла в чащу, подальше от черного неба и беззвучных еще молний, от родного постылого яла, от хищного Кула, от Сылвики, блестящей, уверенной и медовой, от их пыхтения, кряхтения и шлепков.

Конечно, Кул предпочел Сылвику. Не Айви же предпочитать, невзрачную и неумелую. А Сылвика вон какая и давно хотела – теперь дождалась. Оба дождались. А Айви ничего такого дожидаться не намеревалась. Она бы с радостью убежала в другие земли, но она была мары, а у мары только одна земля, сбежать с которой невозможно. Но и оставаться на одном берегу с Кулом и Сылвикой Айви не могла. Вот и переправилась на другой берег. С которого пока не собиралась ни возвращаться, ни даже смотреть на тамошние суету и перемещения, пусть хоть весь ял вывалит к Юлу.