Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Улеф постоял, любуясь молодкой. Размышления утешали и радовали. Молодка на него не смотрела, была серьезна и сосредоточенна, что воспламеняло дополнительно. Улеф ценил женщин, способных обойтись без улыбочек и ужимок, когда на них смотрят, – не высоко ценил, но выше, чем прочих. Подманивать надо умно, особенно если сама похотлива. Эта была явно похотлива, подманивала очень умно, что обещало удовольствие без разочарования, а не как в прошлый раз.

И поплакать молодка успеет.

Но сперва следовало быть обходительным, чтобы подманить и насадить рыбку на кукан, не замочив ног.

В клетку Улеф входить не собирался. Да этого и не требовалось.

Улеф шагнул вплотную к прутьям и остановился, с интересом выжидая. Степнячка, так и не отвлекаясь на него, расстегнула и тщательно намотала на предплечье ремешки с пояса и бедер, стащила и встряхнула самый крупный лоскут, закинула его на решетку и, присев очень по-женски, принялась вымывать между ног. Из-под наголовника выбилась и медленно закачалась светлая коса.

Улеф сглотнул и осмотрелся. Все было спокойно, река ровно гудела под тяжестью лайвы, слегка ее покачивая, корпус поскрипывал, солнечные пятна бродили по трюму, заставляя жмуриться пару злобно наблюдающих старух в ближайшей клетке и тонко обозначая границу лужи, растекавшейся из-под клетки молодки. Старухи поспешно потупились и отодвинулись в тень. Улеф снова всмотрелся в молодку, услышал треск собственных штанов и провел пальцами по прутьям клетки, привлекая внимание степнячки.

Та чуть двинула головой, но даже не обозначила взгляда в его сторону. Это тебе в отдельную цену встанет, подумал Улеф, развеселившись, и негромко сказал:

– Сына твоего из клетки выпущу.

Молодка повернулась к нему так резко, что из-под платка выскочила и вторая коса, закачавшись в такт первой. Сейчас и я ей такт задам, подумал Улеф задорно, звякнул связкой ключей на поясе и указал подбородком на замок, прихватывающий к стене цепь, что закрывала клетки. Замок торчал в локте выше лысины мальца. Малец не шевельнулся и не поднял головы. Понимающий какой, отметил Улеф с одобрением. Правда выпустить, что ли. Пусть плывет, сколько сможет.

Молодка ловко переместилась к Улефу, не зацепив верхней решетки ни макушкой, ни спиной, на миг прижалась к прутьям прохладным голым задом, мускулистым, но мягким, но тут же убрала. Улеф и ухватить толком не успел.

Возмутиться он тоже не успел: между прутьев возникло лицо молодки. Она блеснула глазами снизу вверх и взяла его за штаны, придвигая к себе.

Улеф, засмеявшись, схватил ее за корни мокрых мягких кос сквозь наголовник и вдавил лицом в прутья решетки и в свое почти столь же твердое естество. Молодка нежно огладила его пальцы своими, удивительно сильно дернула за них и исчезла.

Улеф так и улыбался, ударившись грудью о решетку и упав на колени. Он не успел ощутить хват ремешка, стянувшего запястья, не успел заметить лезвие в руке молодки и крикнуть от двойного толчка нестерпимой боли в сердце тоже не успел: Кошше вскрыла ему горло третьим ударом.

– Вот чтобы удара не было, мы с боевыми и останемся, пока все не уйдут.

– Пока все до неиспорченного места не дойдут, – уточнил Юкий. – Знать бы, что оно не испортится с нашим приходом.

– Испортится – дальше пойдем, – сказал Арвуй-кугыза странно уговаривающим тоном, хотя уговаривать особо было некого. – Места много, найдем свое. Пустое – хорошо, с мары – еще лучше.

– Почему лучше? Вдруг не сойдемся, как с кыры? Опять свары, границы, плевание через границы. А земля уже не та.

– Вот поэтому и сойдемся, что на себя только надежда. Ссориться и раздельно жить – привычка тучных людей и тучных времен. В последнее время не до жиру.

Он с отвращением куснул лепесток соленой баранины, очень жирной как раз, поморщился, поёжился вроде как смущенно и добавил:

– У меня лично особая нужда. Единиться хочу, не могу. От баб и птах бегаю уже, грудь и лоно сквозь три слоя одежды вижу, как птен перед посвящением. Простата взорвется скоро, кипит всё, бурлит с тех пор, как вот это вернулось…

Он повел пальцами от рыжей бороды к небрежно согнутому колену и безнадежно тряхнул ими, будто сбрасывая капли в траву.

Юкий изумленно сказал:

– Беду нашел. С тобой любая будет рада, хоть пять. И любой. – Он неловко засмеялся – и от того, что представил, и от дикости самого разговора.

Арвуй-кугыза покивал.

– Да-да-да. Я, волшбун-старец, всеобщий отец и дед, двухсотлетний старик в коже и мышцах тридцатилетнего, начну по внучкам своим скакать…