Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Из роты ГСН я уходил, размышляя, что больше я туда не пойду ни под каким предлогом. В унитаз головой только через мой труп, и я уже был сильно зол на этих уродов, которые меня напрягали. Ближе к вечеру я уже вежливо посылал старослужащих куда подальше и уже зло никого не боялся. Вместо боязни у меня началась появляться агрессия.

Спецназовец пришел за мной в третий раз к вечеру, и я ему сказал, что никаких пачек сигарет не сделал и наверх в роту ГСН не пойду. Спецназовец пришел за мной в четвертый раз, передав Аре, что я на него забил, и пытался силой меня увести в роту ГСН. Я уже практически с молодым спецназовцем стал драться. «Ты урод, — говорю я ему. — Сегодня ты в спецназе, а завтра в нашу роту можешь попасть, и будет тебе задница». Молодой спецназовец стал мне объяснять, что если он меня не приведет, ему самому будет плохо. Мне было наплевать на него, и в унитаз головой мне не хотелось.

Наконец пришла смена из другой автороты. Они попали тоже первый раз в этот наряд и расспрашивали особенности наряда по КПП. Я им рассказал про Ару, который меня озадачил сигаретами «Мальборо», и посоветовал в роту ГСН вообще не ходить, если будут звать. Сдав наряд, я быстро ушмыгнул в свою роту. Я все ждал и боялся, что Ара может нагрянуть в мою роту. На Ару никто не забивал, и все делали по его приказу. Я, получилось, на него забил и кинул его, что, по слухам других солдат, он таких косяков не прощает и накажет меня. Одно спасение у меня было, что Ара через несколько дней должен был уволиться, и около недели я прятался от него.

В основном можно было попасться к нему на глаза в столовой. Наша сводная рота постоянно принимала пищу после роты ГСН. И когда я стоял в очереди за своим пайком, то Ара уже всегда сидел за столом и ел свое королевское блюдо, приготовленное поваром. Я всегда прятался за кого-нибудь. Бог меня отвел еще раз попасть в наряд по КПП, и через неделю Ара демобилизовался. Для меня это было большим счастьем, так же, как и для повара, который был всегда побитым отАры. Одной проблемой моральной стало меньше после увольнения Ары, но от этого другие проблемы никуда не девались.

Старослужащие нашей сводной роты ко мне с каждым днем относились все хуже и хуже. Каждый день я попадал под их раздачу. Сержанты моего призыва уже драили полы, а я не сдавался.

Прапорщик Вахмутов распределил наряд по штабу, где ко мне в наряд засунул дембеля из спецназа, который откосил от командировки в ГСН, и его за это перевели в сводную роту. Он был тоже авторитетом в части. Его не трогали даже офицеры, и он один ходил в части в кроссовках. Слова ему сказать не мог никто, кроме командира самой части. Ко мне он относился хорошо и даже часто за меня заступался, но других долбил не по-детски. Вторым в наряд ко мне прапорщик Вахмутов записал местного старослужащего дагестанца. Для чего он это сделал и каким местом он думал, я не знаю. Старшим он поставил меня. Просто было смешно. Дагестанец, которого все боялись в части и который каждые выходные был в увольнении, и дембель спецназовец, а я у них старший.

Выпало мне еще одно испытание. Местный дагестанец после развода мне сказал, что он пошел домой, а я его должен буду отмазывать. «Домой» подразумевалось в реальном смысле, то есть просто ушел через КПП, сказав наряду по КПП, что его никто не видел. Спецназовский дембель меня тоже покинул и пошел шататься по своей родной роте ГСН, дабы не спалиться в нашей. Вечером порядок приходилось наводить за счет молодых солдат-писарей, которые были прикреплены к разным командирам. Все, конечно, у меня находилось на волоске. Любой офицер, проходя мимо, мог спросить, почему писарь штаба моет полы в коридоре, и поэтому мне приходилось держать ухо на стреме.

В ночную смену я, скрипя зубами, навел порядок за счет двух писарей. Но трубить всю ночь в штабе мне пришлось одному. Спецназовец спал всю ночь в расположении роты, а местный ночевал вообще дома. Как хорошо, что на днях уволился Ара, а то у меня ночь была бы незабываемой. Штаб находился на втором этаже, а ГСН на третьем. И вся группа специального назначения поднималась и спускалась через второй этаж, то есть через штаб. За всю ночь мне досталось всего несколько оплеух, и, по большому счету, меня никто не трогал, то ли из-за боязни, что в штабе много офицеров, то ли мне просто везло. Всю ночь я просидел на стуле за столом.

Утром начались похождения офицеров. Командир части и его замы постоянно кричали, чтобы наряд по штабу убрал их кабинет. Я вылавливал писарей, у которых работы у самих было много. Угрозами я их заставлял мыть разные кабинеты, подставляя себя. Крутился я, как мог, за себя и еще за своих напарников, которых я постоянно отмазывал. Я бы и сам помыл полы, но мне надо было держать сержантскую марку. Взяв тряпку, я сразу бы подорвал свой и так небольшой авторитет, который я нарабатывал с таким трудом. Мыть полы мне ни в коем случае нельзя было. Если бы я взял тряпку и кто-нибудь бы увидел, то уже с тряпкой я бы не расстался. Молодых и моего призыва солдат и сержантов было крайне мало, и каждый человек с тряпкой был на вес золота.