Николя Матье - И дети их после них

– Ты что, дуешься? – спросила Клем.

– Да нет. Говорю тебе, мне наплевать.

Она попыталась убить заползшую ей на плечо букашку, но ей это не удалось. Она чувствовала себя липкой, тяжелой, к тому же у нее болела спина. Она вытянула ноги: ничего, загорелые. И лодыжки у нее красивые. Уже хорошо.

– Сколько раз вы трахались?

– Не знаю, – ответила Клем, глядя куда-то в пространство.

– Слушай, кончай придуриваться. Давай уже…

Клем скорчила смешную рожицу, Стеф состроила гримасу типа «чего уж тут стесняться», и подруга не удержалась от смеха.

– Честно, не помню. Довольно много.

– Ну ты даешь.

– А что ты хочешь? Я же не считала.

– Где это было?

– То есть?

– Ну не на улице же вы трахались. Скажи где.

Уже несколько недель между ними назревала какая-то тайна, и вот десять минут назад этот нарыв лопнул. Обе были смущены, не знали, что делать. Но главное, обе испытывали чувство облегчения.

Стеф чувствовала, что дело неладно. Подружка стала какой-то странной, стоило ее спросить, где она была, как она тут же краснела как рак. Явно какая-то любовная история. И теперь, когда она наконец раскололась, это уже не имело особого значения.

Клем трахалась с Симоном.

Когда Клем ей исповедалась, Стеф ее, разумеется, обругала, сучку такую. Но очень скоро любопытство взяло верх. И теперь обе радовались вновь обретенному равенству, чудесной возможности поделиться друг с другом. Более того – сравнить!

– Ну давай, колись, – не унималась Стеф. – Где ты его трахала?

– Не знаю. Где придется.

– Как это – где придется? Вы к нему домой ходили?

– Раз или два.

– А к тебе?

– Раз или два.

От потрясения глаза у Стеф стали совсем круглые, ее бросило в жар.

– Но не у него в машине все же?

– Не помню.

– Все ты помнишь! – воскликнула Стеф, толкая ее в плечо. – Козлиха!

– Ну лаааадно, о’кей. Раз или два. По-быстрому.

– Так он тебя по-всякому отодрал, выходит, и так, и этак.

– Ну да, блин, выходит, что так, – согласилась Клеманс.

Стеф расхохоталась.

– Суки вы все-таки…

– Знаю… Мне так жаль, – искренне сказала уже прощенная Клем.

Стеф вскочила на ноги. Вся эта история волновала ей кровь и в то же время задевала за живое. Но как все же приятно было купаться в этом новом сообщничестве, понимать друг друга с полуслова. Нет, она больше не могла, ей надо было знать все.

– А сколько времени это продолжалось?

– Не знаю.

– Слушай, хватит, выкладывай.

– Неделю или две.

– Да? Месяцы!

– Ну месяцы, – с притворной грустью согласилась Клем.

– Вот собака, по очереди нас трахал.

– Иногда даже в один день.

– Серьезно?

– Говорю тебе.

– Козел.

– Говнюк.

– Нет, ну какая сволочь!

– Просто больной.

– Извращенец, точно.

– Не то слово.

Ну ладно, посмеялись и хватит, пора вернуться к сути проблемы.

– Так что?

– Что – что? – откликнулась Клем.

– Ну как, хорошо было?

– Ничего.

– Да ладно тебе, зачем тебе несколько недель с ним трахаться, если это было никак?

– Да нет, все хорошо. Ну, я не знаю. Он все же такой… своеобразный.

– Ага, не оценил он тебя на самом деле.

– Честно говоря, он все делает как будто в кино.

Клем сделала ошалелое лицо, схватилась руками за воображаемый конский хвост и в качестве иллюстрации к своим словам сделала несколько резких движений бедрами. Стеф больше не могла:

– Ага, жесть!

– И потом у него такой странный…

Теперь Клем с невинным выражением лица, высоко подняв брови, демонстрировала согнутый мизинец.

– Да уж, – ответила Стеф. – Прямо как у йоркшира.

Клем прыснула со смеху.

– Перестань! Сама ты дура чокнутая!

Девчонки стали тузить друг друга, толкаться, пыхтя как паровоз. Стеф было уже не остановиться.

– Нет, нет, – снова проговорила она.

И, с отвращением глядя на мало впечатляющее пространство, заключенное между ее указательным и большим пальцами, продолжила:

– Такой розовый, мокрый, фу, гадость!

– Ну, это ты, блин, загнула!

Но Клем хотела продолжения.

– А ты заметила? Когда он кончает?

– Что?

– Ну не знаю. Он пыхтит.

Стеф показала: «Уфффф, уфффф, уфффф». Широко раздувая ноздри, она изобразила нечто среднее между сопением быка и пыхтением паровоза.

– А-ха-ха! Ну да, точно! – воскликнула Клем на седьмом небе от восторга.

Такие откровения были неотъемлемой частью их дружбы, наравне с детскими воспоминаниями, безразмерными телефонными разговорами и ванночками кокосового мороженого, поглощаемого под «Грязные танцы». И абсолютной уверенностью в том, что, когда надо, подруга всегда будет рядом. Еще подростками они делились друг с другом познаниями о функционировании интимных частей своего тела, отчитывались после очередной прогулки с парнем, подсказывали одна другой, как избежать цистита или грибка. Их девичьи тела представляли собой такие сложные механизмы, что справляться с ними они могли только вдвоем. Эта близость на гинекологической почве постепенно распространилась и на другие области, они испытывали лихорадочное наслаждение, описывая свои ночные похождения, разбирая своих парней по косточкам, с ног до головы, как в прозекторской. Те слышали, что девицы еще хуже них, что они жестче, безжалостнее, а главное – гораздо конкретнее. Но не верили. А зря. Справедливости ради надо сказать, что ту же анатомическую кровожадность девчонки применяли прежде всего к себе самим. Они без конца рассматривали себя, сравнивали друг с другом и с фото из глянцевых журналов, гордились какой-нибудь сузившейся порой, считая, что любая неправильность в фигуре – вполне резонный повод для самоубийства.