Николай Волков - Дети ночи

Ночь. Ночь царила над городом, раскинувшись во все стороны подобно чудовищной птице. Она заполняла собой каждую улочку и каждый уголок. Только вездесущие крысы иногда рисковали пробежать по улице, преследуя ведомые лишь им цели, в то время, когда никто иной не смел даже и помыслить, о том, чтобы выйти за пределы дома. Воры и нищие, грабители и убийцы подходили к окнам и вглядывались долгим взглядом в ночь, но после отходили и ежились от пробегающего по коже холода. Это было не их время. Это было время ночи.

Тихий шорох привлек внимание одного из них, и он замер. Замер, вглядываясь и вслушиваясь. Боясь выдать себя даже дыханием. Боясь за свою жизнь и за остатки своей пропащей души. Шорох не повторился, и он с вздохом облегчения отошел от окна.

- Папа, ты боишься?

Он повернулся к своей приемной дочери, которую нашел сегодня вечером и не смог оставить на улице и сказал:

- Да, дочка… Боюсь.

- Чего?

- Тех, кому принадлежит ночь.

- Папа, ты глупый. Ночь не может принадлежать кому-то кроме себя. И она не страшная.

Девочка встала с кровати, и, пока её приемный отец брал на кухне бутылку дешевого вина, распахнула окно.

- Вот смотри.

- Не-е-ет!!!

Ночь перелилась через подоконник, и вместе с ней в комнату просочилось нечто. Оно обволокло неудавшегося отца, и последнее, что он увидел, было смеющееся лицо девочки. Не прошло и минуты, как она подошла к оставшейся куче костей, подняла череп, и наставительно ему сказала:

- Теперь ты не откажешься со мной поиграть перед тем, как я усну.

Ночь затопила весь дом.

Ночь.

Люди верили. Они старались верить, но с каждым днем их вера становилась всё слабее и слабее. Да оно было и неудивительно, поскольку сложно верить во что-то хорошее, теряя каждый день своих близких и друзей. Каждую ночь они теряли, и все знали об этом. Никто не мог понять что происходит, никто не знал нынешнего Хозяина Ночи, но все знали одно – сейчас всё-таки намного лучше, чем при прежнем. Нынешний хозяин забирал в ночи всего по одному, и очень изредка по два человека, в то время как предыдущий забирал по два десятка, а иногда и более.

А еще люди боялись. И боялись именно потому, что нынешний Хозяин был им неизвестен, и непонятно было силён он или слаб. Непонятно было, будет он защищать тех, с кого кормится, или нет.

Люди отвыкали верить и с детства приучались бояться.

Ночь.

Ночь же жила своей, неведомой этим глупым смертным, этому корму, жизнью. Каждый шорох таил в себе то, что никто не хотел и не мог понять. Каждое дуновение ветра могло поведать не меньше чем книга, написанная талантливым человеком. Каждое колебание ночного мрака было прекрасно и губительно.

Смерть. Смерть всегда шла рука об руку с ночью, поскольку они были двумя частями порождавшими друг друга. И иногда, редко, ночь и смерть сливались в едином безмолвии, чтобы выплеснуть из себя не Слугу Смерти, и не Хозяина Ночи, а их общее Дитя.

Дитя Ночи.

Ренвальд смотрел в ночь без содрогания, которое он испытывал когда-то. Многие дивились его отчаянной отваге и не менее отчаянному безумству. Он и сам понимал, что выходить на ночную дорогу это безумство похлеще, чем прыгнуть со скалы, надеясь, что поток воздуха позволит тебе воспарить, или ты отрастишь крылья, и сам бы отговорил любого, кто собрался бы это сделать, но сам всё равно выходил. И люди крутили у виска при виде его и шептались за его спиной, но ему было плевать на пересуды. Откровенно говоря, ему было плевать на всё, и в особенности на то, будет он жив завтра или нет. Он просто не мог иначе, и что странно, ночь уже третий год обходила его стороной.

Третий год. Да, уже три года минуло с тех пор, как он закончил работу над замком для Хозяина, и вернувшись домой обнаружил мертвыми свою жену и детей. Три года с тех пор, как он в ярости кинулся к новенькому замку и позволил себе вломиться в покои Хозяина.

Он прекрасно помнил этот немигающий взгляд, который погрузился в самую глубину его души, прочел там всё, и вынырнул на поверхность.