Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Дмитрия немало беспокоило самоуправство Дышлакова. Своим решительным, взрывным характером партизан походил на тех вожаков из рабочей среды, с которыми Дмитрий общался в революцию в Подмосковье, да и на деникинском фронте. Но Дышлакову не хватало широты взгляда на происходящие события, вроде бы на глазах у него были шоры, мешавшие ему все видеть. Потому и судил он людей не по законам страны, а по своим собственным законам, где многое решали личные привязанности и обиды.

Самоуправство портило боевое дело. Партийные ячейки в селах бились над решением своих местных задач, а все, что делалось за сельской околицей, их не интересовало. В этих условиях, приди сюда крупная банда, а их много еще бродило по Сибири, батальону Горохова пришлось бы туго.

Дышлаков мог, если бы только захотел, здорово подкрепить батальон надежными людьми, но он ревниво относился ко всем начинаниям Горохова. Он злорадствовал, что под боком у Горохова набирает силу своя, доморощенная банда.

Из сел приходили вести, что выстрел в Копьевой всколыхнул все Прииюсье и вызвал множество толков. Поговаривали о том, что близится новая кровавая схватка, мол, в скором времени выстрелы зазвучат повсюду и кое-кому еще будет горько, налево и направо полетят головы, потому что нет у советской власти нужной прочности, которая позволила бы ей устоять, не довела она до конца ни одного сколько-нибудь важного начинания. И не было скидки ей на молодость, на разруху, на все еще бушевавшую в стране гражданскую войну. Люди требовали свое, они были нетерпеливы. Бедняки не могли понять, почему они по-прежнему в нужде, так же с утра до ночи работают на кулаков: не станешь гнуть спину — помрешь с голоду и никто тебя не пожалеет. Беднота жалась друг к дружке, да все еще непросто было ей отстоять свои права, ведь издревле так повелось: у кого богатство, у того и сила.

Партячейки посылали своих активистов к Горохову, к Дышлакову и даже в Ужур и Ачинск за разъяснениями, как понимать, что вот убили честного человека, а убийцу никто не ищет — не является ли этот факт нарушением революционных принципов. Они были не правы: внезапно исчезнувшего Казана и его дружка, а также самого Ивана Соловьева искали повсюду. Устраивались засады, секретные сотрудники шли в села под видом плотников, заготовителей кож и тряпья.

Завозились, подняли голову сметливые кулаки. Они ждали, что советская власть доведет свою политику до иного, противоположного конца: маленько побаловали, постреляли, помитинговали, пора и честь знать, пора крепкого мужика поддержать всеми доступными средствами, ибо в его хозяйственной крепости, и только в ней, экономическая крепость всякого государства. Ну, а если советская власть сама не разберется в этой допущенной ею путанице, можно ей и помочь, как помогли вон в Копьевой. И тайно потянулись богатеи на гумна, на заимки, полезли в подполья и в ямы за припрятанными винтовками и обрезами. Эти себе на уме, к Ивану Соловьеву они не пойдут, Иван не их поля ягода, голодранец. А случаем появится на Июсах достойный вожак, пусть даже не генерал, а полковник или есаул, и тогда будет много шороху в степи и в тайге.

Но сейчас во что бы то ни стало Дмитрию нужно поймать Соловьева. На него можно выйти через Автамона Пословина, на что справедливо надеялся Дышлаков. Куда вдруг девался Гнедко? То-то и оно!

Однако это еще ни о чем не говорит. Соловьев мог украсть Гнедка, Соловьеву теперь не до соблюдения законов и приличий, на то он и бандит. Тогда почему же скрывают случившуюся кражу Автамон и Татьяна?

Дмитрий собирался поговорить с Автамоном начистоту, но тут же с раздражением думал, что не получится такого разговора, не примет его Автамон и выйдет обыкновенный допрос, а устраивать допросы не позволено ни Дмитрию, ни, тем более, Дышлакову, это дело милиции и суда. Кстати, началось ли следствие об убийстве в Копьевой? Если началось, то следователю не миновать Озерной, родного села Ивана Соловьева.

Так и случилось. В тот день Дмитрий, сидя на крыльце, разглядывал карту участка, контролируемого батальоном, делая на ней для себя карандашом кое-какие пометки. Это была плохая карта, ее снимали и печатали еще до японской войны, на ней не значились некоторые деревни и дороги, не говоря уже о крупных притоках Июсов и больших озерах. Изучая карту, Дмитрий невольно думал о том, где, в каком именно месте мог сейчас затаиться Соловьев. Была уйма вариантов. Трех вооруженных конников люди видели на марях за Черным Июсом, а вот какое у них оружие? Конники направлялись в тайгу, а в тайгу ли? Может, они доехали до ближнего села или улуса и опять повернули в степь. С другой стороны, отряд красноармейцев был обстрелян под Чебаками. Кем обстрелян? Соловьевым? Это еще неизвестно, здесь могла появиться какая-нибудь другая банда — как магнит, колчаковцев притягивает спасительная Монголия. Но где тогда Соловьев? Один ли он или есть у него помощники? Сколько их?