Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Плети свистнули разом. Прочерченные ими тонкие полосы сперва побелели, затем понемногу стали розоветь и вот уже строчками обозначилась кровь. Григорий рванулся, но его удержали. Кровь размазалась под ударами и растеклась по всей спине.

— Попробуй-ка ты, — сказал Чихачев Тимофею.

— Плетки нет, — отодвинулся тот.

— Мою возьми.

Тимофей схватился за живот и, неловко боднув кого-то головой, кинулся к двери:

— До ветру хочу! У, язва.

Атаман искоса оглядел его и кивнул Сашке, чтобы тот присмотрел за чекистом. Мало ли что придет в голову Тимофею после веселого представления, которое устроил Чихачев совсем не случайно. Он хотел не только наказать Григория за самовольный уход из банды, но дать предметный урок тем, кто помышляет о дезертирстве или может предать, как Каскар.

Из Озерной выступили ночью. Ехали по степному бездорожью, не боясь заблудиться.

Чихачев думал о том, что теперь вряд ли захочется кому-нибудь оставить его. Жили вместе, так и помирать нужно вместе. Жаль только, что он не смог воспрепятствовать уходу Соловьева. Растерялся Чихачев, потому и не поднялась у него рука на Ивана Николаевича, а надо было бы пристрелить атамана.

Но как ни лютовал Чихачев над Григорием, как ни запугивал своих, а тою же ночью исчез Муклай. Ехал вместе со всеми и неизвестно где и когда потерялся. Кто говорил, что Муклай только что был рядом, а кто-то уж давно хватился, что его нет, да подумал: атаман, мол, послал его куда-нибудь в разведку. Как бы то ни было, а человека нет, словно и не ехал он с ними вовсе. Покружили по приозерному камышу, завернули в сосновую рощицу, посвистели и, не получив ответа, поехали дальше.

— С живого шкуру спущу! — рычал разъяренный Чихачев. — На куски разрублю!

— А ежели с конем что? — сказал Сашка.

— С конем, с конем! — раздраженно повторил Чихачев и понизил голос до шепота. — Другого не упусти. Которого, сам знаешь.

Почувствовав, что Чихачев несколько успокоился, Сашка, старавшийся всячески показать свою независимость, спросил:

— Почему отряд добровольческий?

— Раз супротив большевиков, значит добровольческий.

Сашка не удовлетворился этим объяснением, но ни о чем больше спрашивать не стал. Он скоро задремал, ему стало хорошо. Однако его тут же разбудил грубый голос Чихачева:

— Не казак ты — дерьмо собачье! Разве седло — перина! Спину собьешь лошади!

Банда отвела душу в стремительных набегах на улусы. Хватали откормленных баранов и добрых коней, матерно ругались и много пили, забирали с собой в лагунах и туесах молочную водку, мучили активистов и насиловали женщин.

Но близко подходить к Усть-Абаканскому боялись: в селе стояли превосходящие силы чоновцев. Особенно струхнул Чихачев, когда узнал, что сюда прибыл ужурский кавэскадрон. Поначалу Чихачев хотел дать стрекача в тайгу, да ужурцы вернулись домой, и он изменил свое решение. Тогда-то и пришла к нему мысль заполучить в качестве заложницы жену Заруднева, и он послал в Усть-Абаканское двух отчаянных парней.

И хотя в ту ночь не было в селе Заруднева и Тудвасева, операция по захвату заложницы провалилась. Один из парней чуть не получил пулю в лоб. После шума, поднятого в чоновском штабе, делать здесь было уже нечего, и Чихачев взял направление на станицу Алтай.

Проделав немалый путь, отряд оказался в междуречье Абакана и Енисея, а еще несколько часов спустя по холмам и долинам вышел к самому Енисею в том месте, где под горою прибился к реке захудалый улус Летник. От станицы отряд отделяла лишь одна крутобокая возвышенность, на которую лихо взлетала наезженная дорога. И тогда Чихачев скомандовал:

— Стой!

Конники замерли, ожидая дальнейших приказаний. Чихачев кивнул на гудящие столбы телеграфной связи. Это значило, что линию нужно оборвать.

— Давай, ребята.

Чихачев намеревался лишить станицу связи с уездным центром по крайней мере на несколько суток, чтобы чоновцы оставались в полном неведении о том, что происходит в Алтае, а за это время сколотить большой, боеспособный отряд.

— Чем рубить? Шашкою? — недоуменно спросил Соловьенок.

— В улусе есть все.

Принесли топоры и пилы. Чихачев показал, с какого столба нужно начинать, и работа загудела, заспорилась. Людей не подгонял никто — их настойчиво подгоняли сами обстоятельства. Понимая, что делают вред власти, соловьевцы воровато оглядывали голые холмы — не едет ли кто, — свидетели им были ни к чему.

К вечеру крупными хлопьями повалил снег. Степь неузнаваемо преобразилась: не стало видно ни раскидистых кустов, ни зарослей бурьяна у дороги, кругом было белым-бело, только Енисей широкою темною лентой извивался внизу, под дикими скалами. Такие снега нередко выпадают в Сибири в первой половине мая, и хлеборобы радуются им — это верный признак, что год будет урожайным.