Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— По которой, товарищ командир?

— Откуда я знаю?

— А! — махнул кнутовищем парень. — Поедем по правой.

Они ехали открытым полем, по шатким мосткам дважды переезжали степную речку и вдруг уперлись в густой лес — дорога здесь, по существу, и кончилась, дальше пошла тропинка. Парень опять остановился и, что-то соображая, заозирался. Затем решительно повернул назад.

— Пропел сворот, — беззлобно сказал Николай, поглядывая в сторону выгнутой дугою железнодорожной насыпи.

— Не езда — убийство! И так будет долго. Вот посмотрите! — припугнул возница, нахлестывая вожжами коней.

К счастью, вечером догнали обоз, везший из Ачинска керосин, пристроились к нему, с ним и заночевали в маленькой деревушке. А после провели в пути еще день, дорога не стала лучше, — умаялись и только следующей ночью с пригорка увидели перед собою красноватые, еле приметные огоньки Ужура.

Их разбудил широкоголосый, непрерывный церковный благовест. В комнате при чоновском штабе, где обычно устраивали приезжее начальство, было светло от всходившего солнца. В железной печурке весело постреливали дрова, ее растопил Тудвасев, выходивший перед этим во двор.

— Поспать не дают, — Николай с удовольствием почесал одну ногу о другую. — Праздник какой, а? Кто знает?

— Может, и праздник, — Полина завозилась за спиною мужа. Ей вспомнилось необычное оживление на улицах в поздний час, когда они въехали в село: там и сям бухали и скрипели калитки, куда-то спешили подводы, гуськом шли нарядные люди. Еще тогда она хотела обратить на это внимание Николая, решив для себя, что, наверное, народ спешит ко всенощной.

— Никак Пасха, — вдруг сказал Николай, пододвигая к себе высокие сапоги.

— Пасха и есть. Вон несут куличи, — сказал Тудвасев.

— Мы на таком же вот благовесте раз казаков подловили. Заняли станицу ночью, белые бежали, но мы за ними не погнались — какая ночью война? Своих перерубишь. — Николай усмехнулся воспоминанию. — Зато утром мы и затрезвонили во все колокола и часть конницы далеко за станицу вывели, будто отступили за малочисленностью. Вот и подумали казаки, что пора им помолиться за свою победу. Со всех сторон рванулись к церкви, а мы их пулеметами, а потом — в шашки! Всех до единого положили.

— Ловко, — заметил Тудвасев.

Полина слышала про этот случай второй раз. Ей было известно, что подловил казаков сам Николай, это была его выдумка, за нее и получил он орден, а еще граненую шашку с кавказской чеканкой. Полина едва сдержала себя, хотелось ей сказать Тудвасеву про Николаевы большие заслуги, но затем подумала, что если Николай посчитает нужным, он лучше расскажет об этом сам.

Грохнув тяжелой дверью, в комнату влетел нескладный человек в суконной венгерке — у него были длинные ноги и совсем не было шеи. По той непринужденности, с которой он стал выкладывать на подоконник принесенные им в кошелке куски кулича и крашеные яйца, Николай определил, что это и есть командир ужурского эскадрона. Он ездил куда-то далеко по своим командирским делам и вот только что вернулся в Ужур. Он все знает о новом назначении Заруднева, ждал Николая со дня на день.

— Моя жена, — торопливо представил Николай. — А это — командир взвода.

С человеком в венгерке вдруг произошло нечто необыкновенное, стоило ему лишь бросить взгляд в угол, где, подмяв под себя тужурку, полулежал на топчане Тудвасев.

— Мишка! — длинные ноги в сапогах разъехались по грязному полу и стали совсем похожими на ходули, а глаза округлились и полезли на лоб.

— Я! — сорвался с топчана Тудвасев. — Ефрем! — И, обращаясь к Зарудневу на той же радостной ноте, добавил: — Ефрем, племяш мой!

— Племяш? — недоуменно спросил Николай. Тудвасев был намного моложе Ефрема.

— Точно.

— Мишка! Ну и Мишка! Ну и дядя!

Родственники не были похожи ни лицом, ни фигурой, и голос у Ефрема был протяжный, скрипучий, тогда как Тудвасев говорил отрывисто и глухо. Тудвасев немедленно уточнил:

— Он сын Федора.

Все еще удивленный встречею, Ефрем объяснил:

— Федор, значит, — отец мой, а ему он приходится братом. Родня, можно сказать, самая близкая. Верно, Мишка?

— Терентьичем зови, — с нарочитой строгостью сказал Тудвасев.

— Ну, Христос воскресе! — скрипнул Ефрем.

— Воскресе, племяш, — высвобождаясь из объятий родственника, ответил Тудвасев.

— А теперь ко мне! Приглашай, дядя, своего командира с женою! Пообедаем, дружки вы мои!

— Может, мне не идти? — осторожно спросила у мужа Полина.