Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Стой, гад! — грохоча сапогами, с маузером в руке выскочил на крыльцо Дышлаков.

Трое всадников удалялись, они вот-вот должны были скрыться за поворотом. Соловьев на скаку обернулся, вскинул наган и не целясь выстрелил, пуля взвизгнула и шмякнула в прясло. Поторопился Иван и промазал.

— Стой! — во всю глотку крикнул Дышлаков, ловя атамана на мушку.

Грохнул тяжелый маузер. И все увидели, как целившийся в Дышлакова Соловьев выпрямился и покачнулся в седле и, теряя равновесие, судорожно зашарил рукой по груди. Но он все еще продолжал скакать к реке. Он торопился попасть в спасительные тальники.

Татьяна перехватила Дмитрия у парома. Хотя лед на реке прошел, паром еще не плавал. Чуть пониже его был мелкий, с галечным дном брод, по нему и перебрался Дмитрий на правый берег, к Озерной.

Татьяна осадила своего Гнедка и поздоровалась коротким кивком. Весь ее усталый вид говорил о пережитом волнении и о том, что она оказалась здесь совсем не случайно. Она и не попыталась скрыть свою тревогу:

— Почему один?

— Разъехались.

— Что с ним?

— Ах, как он тебе дорог! — сказал Дмитрий, словно уличая ее в дурном поступке.

— Смешной, право. Не поймешь, что можно жалеть человека.

— Смылся бандит. Но вроде бы зацепило его…

— Чем зацепило?

— Известно чем — пулей.

— Рана опасна? Да? Ну говори же!

Он с иронией посмотрел на Татьяну. Серьезная вроде бы, а городит чепуху. Да что, Дмитрий обследовал бандита? Доктор он, что ли?

— Зацепило б покрепче, перевернулся бы. А то ускакал, — все более раздражаясь, сказал Дмитрий.

— Ты стрелял? Ты?

— Не все ли равно?

— О, господи! Да такие вещи не прощаются.

После разговора с Дмитрием у парома Татьяна обеспокоилась пуще прежнего. Стала ждать Соловьева по ночам. Ведь если ему трудно, он непременно приедет к ней. Она чутко вслушивалась в каждый звук, не раз лицом приникала к окну, когда ей казалось вдруг, что мелькала чья-то осторожная тень в палисаднике. Наконец, поняла, что он не появится в станице, нужно было попытаться самой его найти.

До Татьяны дошла весть, что чоновцы арестовали в горах, а потом отпустили престарелых родителей Ивана. И живут родители вроде бы опять в Малом Сютике, кое-как кормясь милостыней. Татьяна подумала, что они должны бы знать, где Иван или хотя бы где его нужно искать. Родители бродили с отрядом сына целых четыре года и, разумеется, знали основные и запасные отрядные базы.

В Малом Сютике жила тетка Татьяны по матери. Жила она бедно, и Автамон никогда не роднился с нею, боясь, как бы ненароком чего не попросила. И хоть до села, где она имела доставшуюся ей в наследство избушку и небольшой огородик, было от Озерной всего ничего, тетку давным-давно не видели у состоятельных Пословиных. Да и сейчас, откровенно говоря, не ради нее приехала сюда Татьяна.

Удивленная и обрадованная тетка заахала, захлопотала. Покатилась по избушке на своих ревматических ногах и, в момент сгоноша племяннице нехитрое угощение, принялась расспрашивать Татьяну о пословинском житье-бытье. Видно, ее не очень интересовали озернинские новости — она почти не слушала племянницу, но по обычаю спрашивала и спрашивала без конца.

А Татьяна упорно думала о своем. Она вскакивала, выходила из-за стола и пристально глядела в окно. Она испугалась, думая, что за ней следят. Узнав, где квартируют старики Соловьевы, направилась в тот край села и несколько раз прошла по улице мимо избушки, крытой дерном и стоявшей по крышу в лебеде посреди ничем не огороженного двора. Она отдавала себе отчет в том, что должна будет вести нелегкий разговор — Соловьевы вряд ли сразу скажут, где Иван.

«Они должны помнить меня. Дам им денег», — размышляла она. Отступать ей было некуда и незачем. Она решила спасти Ивана и непременно спасет, если, конечно, он жив. Эта мысль воодушевляла ее, когда Татьяна переступила порог избушки.

Старики были дома одни. Когда Татьяна назвала себя, бабка Лукерья подвела ее к закопченному окошку и, напрягая бесцветные, мутные глаза, из-под ладони стала разглядывать нежданную гостью. После затянувшейся паузы бабка перекрестила Татьяну, ласково вздохнула и сказала:

— Ты, милая. Эк выросла, — и для большей убедительности представила ее старику Соловьеву. — Это же Танька, родная дочка Автамона, да ты должон помнить ее. Все с Ванькой в прятки играла, все играла. Спрячется он, а Танька его ищет, злится, что найти не может. А раз в погребе кувшин с молоком опрокинули. Да Автамонова дочка, ну!..