Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Дмитрий понимал и другое: Автамон приходил к нему, чтобы вызвать у бывшего комбата боль. Когда насвистывали пули, Дмитрий был нужен всем, а теперь на него почему б и не наплевать? Может, так и думал кто-то, но власть все-таки была его, Дмитрия, и он сознавал, что Красной Армии, сократившей свою численность, нужны не только герои, а он себя не считал героем, нужны не только выдвиженцы, а грамотные командиры — сам он закончил всего два класса. В командиры его никто не готовил, он оказался в них случайно и так же случайно был уволен из них. А боль, конечно, была. Прошлым летом Соловьев прислал к нему мальчонку с запиской, смысл которой сводился к тому, чтоб бывший комбат Горохов приезжал в банду. Раз красные пренебрегли им, ему нечего делать в их компании. А здесь Горохова ожидает почет, сыщется и подходящая должность, его поймут и вообще ему будет хорошо.

Дмитрий долго сочинял ответное письмо. Хотелось окатить атамана презрением, но Дмитрий подумал, что такой ответ вряд ли переубедит Соловьева и не поведет к разоружению банды, и тут же порвал письмо.

О соловьевском предложении вскоре узнал Автамон. Не упустил случая обсудить его выгоды с Дмитрием. Если Соловьев не сдастся, с бывшего комбата никто не спросит за это, а если дело подвинется в ином направлении, ему, Дмитрию, выйдет благодарность от властей, что сумел сделать то, что до сих пор не удавалось никому.

Дмитрий ответил Пословину крепким словцом. Исполненный смертной обиды, Автамон побежал жаловаться станичному милиционеру Григорию Носкову, однако не застал того дома и тогда повернул к Гавриле. Но с увертливого Гаврилы взятки гладки — председатель послал Автамона в волость, а волость оказалась по-прежнему равнодушной к мелким перепалкам в Озерной, обычно она отзывалась лишь на грубые насилия и убийства.

Про отцову жестокую обиду прознала Татьяна. Но она не стала защищать Автамона: меж ними по-прежнему был раздор, они только жили под одной крышей, а согласия в семье не было. И Татьяна, как-то пробегая из школы домой, час был уже поздний, увидела Дмитрия и решила накоротке переговорить с ним.

— Не слушай папу, — сказала она.

— Я и не слушаю.

Все эти годы Дмитрий ждал от Татьяны решительного шага. Ведь она же прекрасно понимает, что Автамон мироед и убежденный противник новой власти. Так почему Татьяна не порвет с ним все отношения и не уйдет из его дома?

— Ты не так живешь, — сказал он, не щадя ее гордости.

— Разве? — преувеличенно удивилась она. — А как нужно? Посоветуй, будь добр.

Он не нашелся, что сказать. Он знал только, что рано или поздно, а придется Пословину отвечать перед станичниками за всю его паучью ненасытность. По всему краю организовывались трудовые коммуны, и люди поговаривали о том, чтобы покончить с несправедливостью — отобрать у кулаков добро. На заседании партячейки Дмитрий выступил с зажигательной речью, которая затем стала известна всем в станице. И говорил он о таких мироедах, как Автамон, что они по-прежнему эксплуатируют батраков, как им вздумается. Пословин обозлился, в тот же день пришел к Дмитрию.

— Завидки берут?

Дмитрий ждал, что Татьяна принародно осудит своего отца. Но она по-прежнему медлила с этим, чего-то выжидала. Спектакли ставила революционные, а вела себя непонятно.

— Ванька сызнова появился, — припугнул Автамон. — Велика банда!

И рассказал Дмитрию, что сам услышал от проезжих агентов кожсиндиката. Соловьев прислал в Чебаки своего человека говорить с учителем Итыгиным, а у того никакой защиты нету. Где оно, ваше войско?

Эскадрон особого назначения действительно был подчинен Хакасскому уездному исполкому, и сам Итыгин дал согласие на перебазирование его в Усть-Абаканское. Вот уже месяц, как чоновцы ушли из Озерной, здесь теперь не осталось даже отряда самообороны, был один милиционер Григорий Носков.

Дмитрий недоумевал лишь, откуда у Соловьева взялась сила. После боя на горе Поднебесный Зуб атаман потерял прежнее влияние в селах и улусах Прииюсского края. Ему не верили, в его банду не возвращались. Так где он взял людей?

Ничего не прояснил и партизан Сидор Дышлаков, спешно прискакавший в Озерную во главе отряда самообороны в пятнадцать человек.

— Сказывают, Ванька Кулик напал на нашего дорогого и любимого товарища Георгия Итыгина! — размахивая плетью, кричал Дышлаков. — Едемтя. Только чтоб тихо! Не шуми!

Верховые, что вились вокруг Дышлакова, нетерпеливо привстали в седлах. Им хотелось поскорее в бой, куда их звал сейчас испытанный командир.