Андрей Лещинский - Ребра жесткости

План казался адекватным, но стал разрушаться первым же словом, сказанным Егором Кимовичем по телефону. Крутизна и сила как-то не то чтобы сникли, а оказались ни к чему, а угроза... Он ясно и точно понял, что угроза, этот страшный, суровый и кровавый умысел, который должен был возвысить его в мнении Тамары, заставить испугаться, признать всеобъемлющую мужественность Егора Кимовича и возбудить ее сексуально мыслями о чужих страданиях, вызвал в ней злобу, отвращение и решительную готовность с ним расстаться.

Егор Кимович всегда принимал решения очень быстро, однако это не означало, что он их не обдумывал. Он смотрел на плоский живот и крошечные трусики, мысли летали по бесконечно запутанным темным туннелям горячего мозга. Если ликвидация, даже угроза ликвидации этого говнюка приведет к тому, что Тамара его бросит, а он не сомневался в искренности ее слов, то в чем тогда смысл задуманного? Просто месть? Тоже неплохо, да ведь еще деньги... Может, все-таки убрать, а Тамара — черт с ней?

Снизу, из области живота и гениталий, в мозг кинулись волны крови, они залили мелкие и сухие попытки здравых умствований и ударили по внутренним взорам сознания яркими и отчетливыми воспоминаниями о неимоверных и всегда казавшихся невозможными сексуальных наслаждениях, которые ему доставались в постели от Тамары. Она не была, конечно, первой женщиной Егора Кимовича. Он был женат, имел связи на стороне до брака и во время, он был мужчиной, а не кем-нибудь там... У Егора Кимовича не бывало проблем нигде, в постели тоже. Присутствие партнерши вызывало эрекцию, соответствующие движения, оргазм, затем сон, иногда повторение. Он думал, что так и надо, пока судьба не улыбнулась ему презрительно и жалостливо и не устроила встречу с этой девушкой. Они были вместе четыре раза. Всего четыре раза. Он хотел бы отказаться от памяти, разум говорил, что надо быть сильнее слабостей, осторожность бормотала что-то тихим укором, он был уже почти готов сказать что-нибудь вроде: «Ну, что ж. Значит, на этом варианте и остановимся», но ничего не вышло. Мозг стал вращаться в голове, разбрызгивая капли крови. Они застлали потеками и пятнами глаза, вращение перенеслось наружу, вдруг закружилась ставшая темно-красной комната, Тамарин халат размазался в густой, почти черный круг, в самом центре которого бешено крутилось что-то невидимое, страшное и очень острое, грозившее просверлить череп Егора Кимовича и высосать из него все мысли, чувства и желания. Егор Кимович сказал:

— Я не хочу тебя терять из-за этого... этой дряни. Послушай... Ну что он для тебя? Давай все сотрем. Его не будет, проблемы не будет...

— И мы поженимся.

— Да. А что не так? Ну, ни тебе, ни мне не найти лучшего варианта. Папа твой, кстати говоря, будет счастлив.

Он зря вспомнил о папе. Тамара сразу рассердилась, кому понравится такая бестактность, сказала, мотнув головой в сторону Егора Кимовича, как бы ускоряя движение и усиливая воздействие слов:

— Ах, папа! Счастлив! Особенно когда я ему расскажу, как ты обходишься с моими друзьями.

Шавкет Хасьянович, отец Тамары, был большим другом скончавшегося несколько лет назад от сердечной недостаточности Кима Николаевича. Тамара родилась поздно, дяде Шавкету было за шестьдесят, никаких недостаточностей в нем не замечалось и не предвиделось. Егор Кимович вспомнил, как летом девяносто восьмого года был у дяди Шавкета в гостях на даче в Белоострове. Они сидели среди кустов смородины, две сосны, смыкаясь кронами, прикрывали уютной тенью крахмальную скатерть стола с большой фарфоровой вазой, полной горячих, только что вынутых из кипящего масла беляшей. Еще были овощи, зелень и холодная бутылка «Столичной» из каких-то старых партийных запасов. Шавкет Хасьянович чокнулся, выпил и сделал то, что у Егора Кимовича никогда бы не получилось: взял крепкими пальцами горячий, пропитанный маслом беляш и съел его, не капнув ни разу на рубаху и брюки. Егор взял беляш вилкой, положил на тарелку и стал жевать, слушая разговор старшего товарища.

— Егорушка! Кушай, пожалуйста. Как беляши?

— Очень вкусно. Спасибо, дядя Шавкет.

— Так что же ты не ешь? Кушай, кушай! Как ты там в Москве питаешься?

— Ну, так, в рестораны хожу.

— Семья нужна. Работающему человеку уход нужен. Раньше это понимали. На таких должностях, как твоя, все были женатые.

— Я женат.

— Ну, что это, женат?! Ты в Москве, она в Ленинграде. Я тебе скажу, Егор, семья рушится, и все падает. Вот тебе тридцать шесть...