Андрей Лещинский - Ребра жесткости

— Экономика Российской Федерации находится на устойчивом подъеме. Можно смело рассчитывать на усиление благоприятных тенденций в будущем году.

— То есть вы не считаете получение займа жизненно важным?

— Главным является установление стабильного баланса позитивных факторов, какие бы причины ни вызывали к жизни их существование. Благодарю вас. Спасибо.

Егор Кимович переступил черту, отделявшую зал от коридора, журналистка замешкалась. Охранники догнали, втерлись между ними, закрыли дверь, прекратив ненужное охраняемому лицу общение с прессой. Егор Кимович достал из кармана телефон, набрал номер, сделал несколько быстрых шагов вперед, остановился у окошка, примостив портфель на узкий подоконник. Охрана тактично задержалась у дверей. Егор Кимович согнулся немножко, наклонил голову вниз, неловкая попытка улыбнуться напрягла мышцы щек и губ, кожа чуть покраснела, сказал:

— Привет.

Он потянул звук «е». Вышло странно, как будто он хотел пошутить или извиниться этим коротким словом. Послушал, продолжил:

— Я сейчас подъеду. Подожди меня... там... Нет... Ну, ладно, что ты? Ну, давай, пожалуйста... А... Да... Через тридцать минут. Потом сходим куда-нибудь. Ну, ладно. Сейчас буду.

Тамара сунула телефон в сумочку, почувствовала, что замерзла, а непокрытые волосы намокают воздушной влагой, и подняла руку. Серебряный костюм светоотражающим эффектом вспыхнул в фарах мрачно тащившейся по ухабам машины, она остановилась, и Тамара, не спрашивая у шофера разрешения, села на грязное, укутанное изношенными тряпками, продавленное переднее сиденье. Петербургская квартира Егора Кимовича была совсем рядом, но водитель выбрал какой-то идиотский маршрут через набережную Невы и Марсово поле. Машину дергало, когда он разгонял ее изо всех ржавых лошадиных сил, потом резко тормозил, пытался маневрировать и снова жал на тормоз. От этого Тамара разозлилась и пошла на второй этаж по широкой грязной лестнице в боевом настроении, как раз подходящем для скорой беседы.

Она хотела поговорить с Егором, и удобнее всего говорить было именно в этой квартире. По телефону она упиралась для того, чтобы рассердиться, чтобы Егор понял, что она уступает его настояниям, и, вообще, потому что привыкла и умела вести себя именно так.

В квартире было тепло, тихо и чисто. Она отключила сигнализацию. В большой прихожей, блиставшей светлым мрамором пола, сняла куртку, брюки, сапоги, повесила костюм на стоявшую в правом углу деревянную многорогую вешалку на одной ноге. Надела темно-синие туфли-лодочки, цокая высокими каблуками, пошла прямо в просторную комнату с эркером и видом на тихую зеленую улицу.

Здесь были мягкие светло-коричневые обои, бежевый диван с двумя креслами, столики, телевизор, на боковых стенах висели две картины в роскошных золоченых рамах. Слева — Айвазовский, справа — Шишкин, слева — море, песок, лодка с парусом, корабль на горизонте, справа — дуб, песок, дорога, кромка леса. Обе — подделки. Егор Кимович купил их недорого, с красивыми заключениями экспертизы, подписанными титулованными сотрудниками известных музеев. Каждый зарабатывает, как может, в конце концов. Егор Кимович был очень доволен, о том, что его надули, не знал, Тамара вообще об этом не думала, на картины не смотрела и ничем таким не интересовалась. Она взяла пульт, включила телевизор, погоняла по программам, остановилась на канале MTV, посмотрела, подумала: принять душ или не надо. По экрану бродил тощий молодой человек и грубым отрывистым голосом говорил, что знает три слова, три матерных слова. Тамара послушала, решила не мыться. Она чувствовала липкость в складках кожи между ногами и вокруг, это были следы, оставленные на ее теле Евгением Викторовичем. Обычно все как-то быстро впитывалось и исчезало, сегодня следов оргазмов осталось слишком много, очень уж они возбудились этими разговорами и обстоятельствами. Надо было бы помыться, но в отказе от внешней чистоты было что-то приятное, и, кроме того, память о Евгении Викторовиче могла помочь в предстоявшем разговоре.

Тамара прошла через прихожую в спальню. Из огромного платяного шкафа, фанерованного карельской березой, достала длинный, цвета бурой медвежьей шкуры или горького пористого шоколада пушистый махровый халат, бросила на огромную кровать из того же гарнитура, укрытую темно-синим бархатом. Сняла с себя все, кроме туфель и трусиков, стала перед зеркалом в двери шкафа, стала смотреть. Все ей очень нравилось. Ноги длинные, стройные, особенно в туфлях с каблуками. Руки очень красивые. Бедра... Живот... Она вспомнила, как удивился его твердости Евгений Викторович, улыбнулась, прижала к животу пальцы так, что они сошлись ниже пупка, потом развела руки, нежно гладя кожу. Увидела и почувствовала мурашки, поглядела на выдвинувшиеся вперед соски. Грудь хотелось бы побольше. Можно силикон вставить, как Наташка, да ни к чему. Операция все-таки. И так хорошо.