Богуслав Когут - Калина

Сосед пошевелился, вздохнул, пробормотав что-то.

— Эй, вы спите или притворяетесь?

Тот покряхтел еще с минуту и захрапел снова.

— Ну и тип, дрыхнет, как дома у мамы. — Матеуш злился, словно сосед был виновником его бессонницы и невеселых мыслей. «Сколько же времени?» — Он приложил часы к уху, но те, незаведенные, молчали; странно, что у него не отобрали часы; Матеуш тут же заключил, что он не настоящий арестант, у настоящих отбирают все, даже брючный ремень, чтобы нельзя было повеситься. От голода упорно сосало под ложечкой, во рту накапливалась слюна, тело ныло от лежания на жестком; Матеуш медленно поднялся, огляделся, но кругом была тьма кромешная, и он подумал, что в этой норе совсем нет окна, придя сюда, он вроде бы никакого окна не заметил, но все же было светлее, пожалуй, даже совсем светло, стало быть, в стене есть какое-нибудь отверстие. Матеуш, сам не зная зачем, начал ощупывать стену в поисках окна, продвигался шаг за шагом, шаря руками по штукатурке, и вдруг споткнулся, упал, больно стукнувшись головой о дверь, громко выругался — теперь, надо думать, сосед наконец проснется. Но тот не проснулся, и Матеуш ощупал невидимое препятствие — это была параша. Он плюнул с отвращением, вытер руки о суконные штаны и на четвереньках вполз на нары. «Дурак ты, дурак, — ругал он себя мысленно, — возьми себя в руки, ты ведешь себя как сопливый мальчишка». Ему почему-то вспомнился покойный Туланец, убитый кабаном; бывают, значит, несчастья хуже того, что случилось с ним, и действительно, нет ничего глупее, чем всю ночь терзаться мыслями о том, что было бы, если бы… Матеуш тер шишку, вскочившую над ухом, и радовался, что сосед не проснулся и не видел, как он смешон.

В камере становилось светлее, но сосед продолжал спать. Матеуш поднялся на цыпочках к окошку, расположенному почти у самого потолка, оно даже не было зарешечено, а за окном, метрах в полутора, чернела высокая, словно закопченная, стена. Вот почему в камере так темно; у Матеуша было ощущение, словно он находится на дне колодца, он уже видел нечто подобное, но не в действительности, должно быть, в кино.

— С добрым утром. Ищете, как выпорхнуть отсюда?

— Просто смотрю.

— Как спалось?

— Я не мог уснуть. Выспался днем.

Сосед соскочил с нар на пол, начал размахивать руками, прыгать, приседать, и Матеуш в ужасе подумал, что к нему в камеру посадили сумасшедшего.

— Зарядка — вот что самое главное, — заявил сосед. — А вы не заряжаетесь по утрам?

Матеуш смотрел на него с любопытством и каким-то непонятным отвращением. Яйцеобразное, совершенно невыразительное лицо, скрипучий голос и как бы развинченные, смотрящие в разные стороны глаза не внушали симпатии.

— Моя фамилия Кренжель. — Сосед внезапно протянул руку таким жестом, словно собирался не обменяться рукопожатием, а стукнуть Матеуша в живот. — Рад познакомиться.

— Рутский.

— Что это вы не в духе? Серьезные неприятности? Непохоже.

Матеуш не совсем понял, что непохоже, но поспешил заверить:

— Нет, нет, ничего особенного! — И, удивляясь собственной болтливости, рассказал Кренжелю о событиях минувшего утра. Тот сосредоточенно слушал, покашливал, потирал руки.

— Если братец пролежит в больнице больше трех недель, будет худо, — заявил он. — Это называется нанести тяжелое увечье.

— Вы, видать, юрист.

— Нет, но кое-что знаю. Влипли вы, что и говорить. За езду в пьяном виде — раз, за нанесение увечья — два. А тут еще братец в суд подаст.

— Не подаст, не бойтесь.

— Как знать, ничего неизвестно.

— Вот уж это точно известно, — засмеялся Матеуш. — Мы с ним поладим. И вообще не пугайте меня, пожалуйста. Я еще сегодня вернусь домой и до суда буду на воле.

— Вы, однако, оптимист.

— Почему? Просто не люблю расстраиваться раньше времени.

И в самом деле, когда в камеру просочился дневной свет, Матеуш повеселел, все прежние страхи и опасения казались ему сильно преувеличенными, даже параша — круглый сосуд с толстой крышкой — была менее отвратительна, чем он ожидал после ночного столкновения с ней. Завтрак, черный ячменный кофе с сухим хлебом, Матеуш проглотил с истинным наслаждением, Кренжель, напротив, не прикоснулся к еде, и Матеуш с большой готовностью предложил уничтожить также и его порцию, но сосед не согласился.

— Пусть знают, что я не ел. Пусть знают.

«Сумасшедший, — подумал Матеуш вторично и с жалостью наблюдал за Кренжелем, который с руками в карманах шагал по камере, время от времени останавливаясь и сосредоточенно глядя на грязный, закопченный потолок. — Может быть, он молится. Не буду мешать».