Богуслав Когут - Калина

— Туланец, я вас узнал, — заорал тот издали, — сдавайтесь!

— Пошел ты к… — выругался Феликс, мгновенным движением направил дуло своего обреза на преследователя и начал медленно пятиться назад, следя, чтобы не споткнуться. Густой ельник, примыкающий к вырубке с юго-запада, был недалеко, и Феликс направлялся туда. Он был совершенно спокоен, зная, что охотник не решится открыть огонь, не так-то легко стрелять в лесу в человека, даже если человек этот — браконьер. А что тот узнал его — не беда. Этого потом никто не сумеет доказать.

Уже почти совсем рассвело, что не было на руку Феликсу. Выйдя из леса, он будет виден издалека. Нет, лучше отсидеться в зарослях у Желтого пруда.

Добравшись до ельника, Феликс заметил под березами второго охотника; это его немного смутило: облаву они, что ли, устроили? Но, преодолев тревогу, он углубился в лес, свистнул, призывая Рыжего, и тот, словно угадав, что происходит, бросил кабана и примчался, запыхавшийся и расстроенный. Они вдвоем плутали по им одним только известным тропинкам и очутились наконец в сыром ольшаннике. Туман, окутавший Желтый пруд, добрался даже сюда и был теперь их союзником: господа охотники не увидят их ни в какой бинокль.

Густой запах прели, голые и скользкие корни ольхи, коварная трясина, сверху поросшая травой, — все это обычно заставляло Феликса обходить эту часть леса стороной. Теперь он тоже шел медленно и осторожно, чувствуя себя в безопасности. Так он вышел на опушку, туман редел на глазах, убегая ввысь, занималось погожее, солнечное утро. Феликс внимательно огляделся кругом, не обнаружил ни души и уже ступил было на низкий луг, отделявший ольшаник от Желтого пруда, как слева, из белой дымки, вынырнула фигура охотника. Он крался, пытаясь не производить шума, но его резиновые сапоги, увязая в болоте, громко хлюпали. Феликс отступил за ствол ольхи, не отпуская Рыжего от себя, охотник, шлепая сапогами, прошагал метрах в десяти от них, не подозревая, что противник так близко. Феликс всмотрелся внимательно: нет, этот тип был ему незнаком. Очевидно, кто-то новый. Многих старых членов охотничьего общества он знал еще по тем временам, когда устраивал для них облавы, получая за это по пятьдесят злотых в день; дело было, конечно, не в деньгах, а в удовольствии участвовать в подлинной охоте. «Это уже третий, — отметил про себя Феликс, — настоящая травля». Он выждал, пока тот прошел и исчез за выступом леса, и заколебался: отступить в глубь ольшаника или идти к болоту. После минутного раздумья выбрал второе, быстро пересек сырой луг и нырнул в заросли тальника и высоких камышей. Отсюда, прыгая с кочки на кочку, можно подойти вплотную к Желтому пруду. Из камышей с шумом вылетела утка, и Феликс рассвирепел: ведь этакая глупая птица может запросто выдать его. Но не успел он потихоньку выругаться, как совсем рядом грянул выстрел, и утка сырым комочком свалилась на землю. Значит, тут где-то у воды четвертый стрелок. Феликс опять подумал, не вернуться ли в ольшаник и оттуда — в лес, но ему показалось, что на лугу, позади, снова раздается шлепанье сапог по болоту. И он медленно, обходя опасную трясину, побрел вперед. Идти становилось все труднее. Этой весной было больше воды, чем обычно, и почва угрожающе прогибалась под ногами. Хорошо собаке — та везде пробежит на своих четырех лапах. Потный и запыхавшийся, он вышел наконец к воде. Стайка поганок с писком метнулась ввысь, и сразу же по камышам пронесся тревожный щебет, словно предупреждая об опасности. Феликс внимательно озирался кругом, на пруду было пусто и спокойно, и он ощутил себя в безопасности — преследователям нелегко будет сюда проникнуть, кто не знает как следует переходов, может застрять навсегда. Ноги у него промокли совсем, он снял кеды и сунул их в карман куртки. Сесть было негде, кругом ни клочка сухой земли, ни единого пенька; Феликс просто присел на корточки, держа обрез на коленях, вскоре, однако, у него от неудобной позы затекли ноги, и он понял, что долго тут не выдержит. Неподалеку, метрах в полутораста от камышей, зеленел на пруду небольшой островок, поросший ольхой. Феликс хорошо знал его, когда-то там гнездились седые цапли. Он решил поплыть туда и отсидеться до вечера.

— Рыжий, домой. Пошел домой, ну!

Рыжий медлил, очевидно, опасаясь, что без него снова может случиться несчастье. Но Феликс настойчиво повторил приказание, и такса нехотя двинулась в обратный путь. Феликс с минуту прислушивался, не наскочит ли Рыжий на кого-нибудь из охотников, но было тихо, собака не подавала голоса и не возвращалась, значит, все в порядке. Он снял куртку, завернул в нее обрез и с узелком в левой руке окунулся в ледяную воду. От холода у него перехватило дыхание, но он поплыл, держа обрез над водой. На полпути к острову Феликс внезапно почувствовал, что ноги у него завязли в чем-то густом и тяжелом, это притаились под водой невидимые издали водоросли. На какую-то долю секунды его охватил панический страх, но он тут же овладел собой, выпустил из рук ружье, мгновенно погрузившееся в воду вместе с курткой. «Нет, нет, я достану тебя, достану», — думал Феликс, обеими руками распутывая скользкие щупальца водорослей. Это длилось довольно долго, и, пока ноги наконец избавились от жуткой тяжести, он совсем выбился из сил, сердце колотилось как бешеное, в висках стучало, и он, не раздумывая, поплыл обратно.