Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– А я отправлюсь в Обань, чтобы заняться вашим делом. До скорого, всем сердцем с вами, – проговорил господин Белуазо.

Они откланялись.

Манон позвала своих коз и спустилась к рябине, чтобы собраться с мыслями. Солнце стояло уже высоко, на радость исступленно сыплющим стрекотом цикадам, а вот морской ветерок запаздывал. Манон провела бессонную ночь, и у нее не хватило сил проверять ловушки. Сидя под рябиной, она думала о самоубийстве Уголена с гораздо большим удивлением, чем состраданием, и уж чего она совсем не испытывала, так это какой-либо признательности к нему… Она перечла его последнее послание, чье необычное правописание было передано без изменений великолепным почерком клерка нотариуса, каковым являлся господин Белуазо, и оттого казалось еще более странным.

Признание несчастного в любви пробуждало в ней разве что гадливость, она с содроганием думала, что Господь послал ему такое из ряда вон выходящее наказание, чтобы покарать за совершенное преступление, а возврат фермы был лишь запоздалым возвратом похищенного, зато она несколько раз прочла фразы, относящиеся к «учтителю». Да, он говорил с ней в холмах, но ни разу не произнес того, что стоило бы «камня под дых». Напротив, он всегда был вежлив и скромен. Конечно, в тот раз, у бассейна, он рассказал о своем сне про поцелуй, но он же не знал, что она подслушивает, как и этот дурачок-самоубийца, который тоже не догадывался об этом.

С другой стороны, она едва была с ним знакома, с этим учителем. Видела его раз шесть, не больше. Дважды случалось так, что она его видела, а он ее нет: первый раз – когда он ел, устроившись под сосной, и еще в тот день, когда чистили бассейн. Потом была встреча в холмах, когда зайца обменяли на нож. Потом еще две: в то утро, когда прекратилось поступление воды в фонтан, и во время деловой прогулки в холмах с инженером, и, наконец, последняя, в тот день, когда после проповеди она обо всем рассказала… Что же до того, что она «спряталась за него», отступая от пресмыкавшегося перед ней Уголена, это было сделано не нарочно. И ничего необычного в этом нет: он горожанин, как и ее отец, единственный среди всех этих деревенщин, которые проявили столько жестокости, храня тайну источника, так что держаться поближе к нему было вполне естественным с ее стороны побуждением. А Уголен в своем угаре делал вывод, что она влюблена в учителя… ну не абсурд ли?

Нечего и говорить, молодой человек внушал ей настоящую симпатию, она часто думала о нем, но только в связи с замечательным ножичком, лезвие которого она каждый день точила о камень, смоченный слюной. Этим ножичком можно было без труда остругать палку из самого жесткого дерева. А пилочка, казавшаяся поначалу лишней, легко перепиливала толстые ветки и вызвала восхищение даже у Энцо, знатока подобных вещей. «Это шведская сталь, та же, что идет на изготовление бритв», – определил он. Шило справлялось с кожей ремней и с подошвой туфель, а о ножничках и говорить не приходилось: это было чудо изящества и пользы – вместе с пилочкой они служили ей для приведения в порядок ногтей, и теперь она могла не прятать своих рук под пелериной, как делала прежде, появляясь на рынке в Обани… Да, этот ножичек оказался настоящим сокровищем, случалось, она целовала его перед тем, как положить в сумку, а поскольку она пользовалась им не менее десяти раз на дню, то что странного в том, что она вспоминала и того, кому была обязана этим сокровищем. Это было чувство признательности, но не любви…

Прежде всего для любви нужны двое: нельзя позволить себе любить того, кто вас не любит. Учителю было не меньше двадцати пяти, возможно, он был помолвлен с какой-нибудь девушкой из города и не мог заинтересоваться – разве что в силу природной душевной щедрости – бедной пастушкой. Однако не выдумала же она этот сон с поцелуем, который наводил на разные размышления. Но то был не тот поцелуй, которым награждают любя, можно ведь поцеловать и ребенка, и отца, и друга. Большой Энцо всегда целовал ее, когда наведывался в Ле-Плантье по воскресеньям. И потом, учитель наверняка сказал это в шутку, не придавая никакого значения своим словам… Мало того, сегодня утром он не явился вместе с мэром и господином Белуазо, чтобы известить ее о важном для нее событии. А ведь сейчас каникулы, и он мог бы прийти… Но не пришел, и это неоспоримый факт.

В любом случае свершившаяся месть в итоге оказалась более внушительной и жестокой, чем она могла себе вообразить… Она вытянулась на камне в тени рябины, ее веки вдруг отяжелели, как в те счастливые времена, когда она верила в «продавца песка».