Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Она смежила их и уснула.

И только тогда слова мэра о жителях деревни откликнулись в ней страшным сновидением: несколько групп крестьян поднимались вверх по склонам холмов, потрясая дубинками и вилами. Медленно, шаг за шагом, продвигались они молча вперед, а вслед за ними валила толпа старух, изрыгающих вопли ненависти…

Она хотела бежать, но с ужасом поняла, что не в состоянии двинуться с места… И тут появился учитель, заслонил ее собой и закричал каким-то особым, устрашающим голосом:

– Это она перекрыла воду, но вы это заслужили! Это было ее обязанностью, а значит, ее правом. Я предупреждаю вас: если кто-то дотронется до нее, то будет иметь дело со мной!

Старухи бросились врассыпную, испуская крики ужаса; мужчины остановились и почти все сняли шляпы, чтобы приветствовать бесстрашного рыцаря. Она держалась позади него и вдруг сделала необыкновенное открытие: он был горбатым! Нет, не согбенным, а именно горбатым, его спину украшал большой и прекрасный горб, на котором можно было переносить тяжелую, полную воды бутыль! Сильное и сладостное волнение разбудило ее, в глазах ее стояли слезы счастья, и она поняла, что любит его.

Сидя на отполированной заветной глыбе, откинувшись назад и уперевшись в нее руками, она всматривалась в даль, в голубоватые бары Рефрескьер. Счастливое беспокойство и некая гордость переполняли ее, как вдруг раздался ласковый визг. Она повернула голову: черная собака лежала, вытянувшись у ног Бернара, который сидел в зарослях лаванды и улыбался. Она вскочила и, краснея, улыбнулась.

– Вы уже знаете? – спросил Бернар.

– Да.

– И что вы намерены делать?

– Не знаю… Не думаю, что мы туда вернемся. Слишком много неприятных воспоминаний для нас с мамой… И потом, мне всегда будет мерещиться повешенный там, где когда-то были мои качели… А главное, в доме, должно быть, остался его запах…

– Я вас понимаю, – отвечал Бернар, – ну а что касается всего остального, что вы решили?

– Господин мэр посоветовал мне пойти на крестный ход.

Учитель встал и проговорил, упирая на каждое слово:

– Если вода не вернется, если вы уверены, что она не может больше вернуться, я вам все равно советую пойти. Вот говорят: нужно выть с волками, а мне кажется, необходимо и блеять с овцами, коли ты часть стада.

Голубые глаза Манон потемнели.

– Я не часть стада!

– Стадо не выбирают. Эта деревня – место, где родилась ваша бабушка и многие другие, чьим потомком вы являетесь…

– Моя бабушка их терпеть не могла. Она говорила, что это животные, и они доказали это. Я знаю, что мой отец хотел… подружиться с ними. Он никогда об этом не говорил, но я это чувствовала… Мы только раз спустились в деревню, и они бросили шар. Ему в спину.

– Знаю, – отвечал Бернар, – глупое происшествие, ловушка, подстроенная злой судьбой… Это безобидный Кабридан бросил шар и до сих пор сожалеет об этом. Настоящие виновники – Субейраны. Они обманули деревенских на ваш счет, обманули вас, рассказывая вам о деревенских. Это их второе преступление, порожденное первым. Но если бы ваш отец однажды утром в вельветовых брюках и грубых башмаках зашел к мэру и сказал ему: «Я сын Флоретты», деревня приняла бы его. По-своему, конечно. Они бы, вероятнее всего, насмехались (потихоньку) над его тыквами и кроликами, они бы не выдали Субейранов… Но в дни засухи близнецы Англада или, может быть, Памфилий с Казимиром поднялись бы в Розмарины с мотыгой на плече и под предлогом поиска крылатых муравьев для своих силков напоили бы поле.

Манон вслушивалась в звуки прекрасного мужского голоса и всматривалась в глаза цвета жареного кофе, блестевшие на загорелом лице, – такие же были и у ее отца… Вдруг она отчего-то разволновалась и прошептала:

– Вы хотите сказать, что мой отец был не прав?

– Нет, вовсе нет, – отвечал Бернар. – Но жертвы не всегда совершенно невиновны. И потом, в любом случае он отомщен. Главный виновник мертв, а выживший сообщник – убитый горем старик, наполовину обезумевший от ярости и отчаяния. Другие, единственная ошибка которых – молчание, потеряли половину урожая, а у них жены и дети.

– У моего отца тоже были жена и ребенок.

Помолчав, он спросил:

– Кто нарисовал черные стрелы?

– Столяр, – ответила она, подняв на него глаза.

– Я так и думал. К тому же он вам сказал, что гроб вашего отца был оплачен за счет средств коммуны. Это не так. Он сделал его за свой счет.

– Он не крестьянин, ему не нужна вода, – помолчав, проговорила она.