Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Он встал на колени перед Манон, протягивая к ней руки, при этом крупные слезы катились из его глаз.

– Манон… Любовь моя… Любовь моя… – стонал он.

С испугом и отвращением поднялась она с того места, где сидела, и зашла за стул, который занимал учитель. Поскольку Уголен на коленях придвигался к ней, Бернар удержал его за плечо.

– Это ужасно… Пусть уйдет… – проговорила она.

Встал и Памфилий.

– Ну, перестань, не будь дураком. Вставай! Эй! – бросил он Уголену.

Тот вскочил с колен, не глядя, оттолкнул его.

– Манон, Манон, подумай…

– Ну-ну, – сухо проговорил Бернар, – после того преступления, в котором вы сознались, подобные признания просто непристойны.

– А он ни в чем не сознавался! – закричал вдруг Лу-Папе.

– Сознался, и в присутствии свидетелей! – воскликнул в свою очередь и Бернар.

– Это ложь! Это ложь! – закричал и Уголен. – Я сказал: предположим… Вы разве никогда ничего не предполагаете? И потом, что это еще такое: какой-то учитель, который два дня как приехал, а поди ж ты, уже разговаривает с ней в холмах? Да он никак хочет позабавиться с ней! Если бы не ее красивые сиськи, стал бы он против меня бочку катить! И еще этот дурак, здоровый обалдуй, который все видел и оплакивает свои баклажаны! И другие, которые ничего не говорят! Манон, твой отец покинул этот мир, все заботы от него отстали, а от меня нет! Кукурды сохли у него на глазах, и у всех это вышибает слезу. А у меня на том же самом месте подыхают гвоздики, я и сам скоро сдохну от любви к тебе, и никому до этого не будет дела!

Лу-Папе, уже от калитки, позвал его:

– Эй, Куренок, марш домой!

Уголен внезапно обернул к нему свое искаженное и залитое слезами лицо.

– Нет, нет! Все ты! Это из-за тебя я все потерял! Если б я знал! Если б знал… – Он спрятал лицо в ладонях.

– Послушай, Куренок… – проговорил Лу-Папе, вновь подойдя к племяннику.

Но тот вдруг отступил назад, перемахнул через парапет, приземлился метрах в пяти от него, в кустах дрока, и бросился наутек. Собравшиеся проводили его взглядом; как умалишенный пронесся он по зарослям дубков-кермесов и исчез в сосняке.

Лу-Папе вернулся от калитки.

– Я остаюсь. Раз все здесь против него, я остаюсь, чтобы его защищать.

– Это будет нелегко, – отвечал Бернар, – сперва придется защитить себя!

– Но, господин учитель, позвольте вам объяснить! Вы же видели, что эта малышка довела его до сумасшествия! Я не говорю, что она сделала это нарочно, но это так! Он сам не понимает, что несет, что творит! Позавчера немая приготовила нам на обед грибы на гриле, пальчики оближешь! Он поел, а вечером отказался от ужина и заявил: «Живот побаливает. Я переел за обедом улиток, теперь они недовольно бурчат в утробе». Так что все, что он в состоянии сказать, равняется нулю! Эта история с родником высосана из пальца! – Он обвел присутствующих заискивающим взглядом, ища подтверждения тому, что говорил. – Да в Розмаринах и не было никогда родника. Маленькая лужица, возможно, но настоящий родник открыл я! – выкрикнул он. – Вы, те, что родились здесь, подтвердите, что родника не было!

Все хранили молчание, но бросали друг на друга робкие взгляды. Один Эльясен, сунув руки в карманы, пожал плечами и собирался уже заговорить, как Лу-Папе торжественно предупредил:

– Будьте осторожны! Если вы знали, что родник имелся и не сказали об этом горбуну , значит вы виновны в его смерти!

Манон, сжав зубы, поочередно смотрела на каждого из присутствующих мужчин, ни один из которых не осмеливался заговорить.

– Господин мэр, – прервал тишину Бернар, – вы знали о существовании этого источника?

– Знаете, я ведь редко хожу в холмы… – нерешительно и смущенно начал тот. – Разве что на охоту, но так, от случая к случаю, сопровождая кого-либо из друзей. Розмарины далеко…

– И вы никогда не слышали об этом источнике?

– Слышал ли я? Ну да, а как же… Я слышал, что у Пико-Буфиго был источник и что он его забросил. Я понял, что ключ больше не бьет.

– А вы, вы ничего не знали? – обратился Бернар к остальным.

Под мечущими молнии взглядами Лу-Папе присутствующие беспокойно поглядывали друг на друга. Ответить отважился только Памфилий.

– Ну конечно знали… Да что там, все знали!

– Когда я был маленьким, – начал Казимир, – отец посылал меня туда за студеной водой, в которой он закаливал топоры и лезвия рубанков… Ручеек был не так чтобы очень уж широкий… не толще моего запястья, но вода бежала шустро, а ближе к берегам видны были подмытые толстые белые корни розмаринов…