Гузель Яхина - Эшелон на Самарканд

Рваный торопливо задергивал шторку, но Деев успел заметить и стоящий на табурете таз недостиранного тряпья, и две слаженные из больших чемоданов колыбели. И двух малышей-погодков, что еще минуту назад ползали по разбросанному на полу тулупу, а теперь замерли, тараща на гостя полные слез глаза и вот-вот готовые зареветь.

Деев обнаружил, что опять сжимает в руке невесть как туда попавший револьвер, — да что за напасть! — и опять запихнул оружие поглубже в карман.

— Мама, — позвал один ребенок и протянул руки к инспектору.

Тот уже справился с перегородкой — спрятал от пришельца и свое жилище, и его обитателей, — но ребенок не успокаивался.

— Мама, — повторил настойчиво, выползая из-под занавески к пыльным инспекторским сапогам.

Рваный поднял малыша на руки, и тот приник доверчиво к черному сукну кителя, привычным движением обхватил ножками — аккурат поверх рыжего ремня с форменной пряжкой.

— Оставь беспризорников, — устало сказал Рваный, успокаивая частое от недавней пробежки дыхание. — Не довезешь, растеряешь по дороге.

— Это эшелонные дети, — так же устало ответил Деев и так же, как инспектор, успокаивая дыхание. — Мои.

Из-за занавески вылез второй мальчуган, чуть постарше, и припал к Рваному, обхватил его тощую ногу.

— Я довезу их до Самарканда, — сказал Деев. — Не две трети и не три четверти — всех детей.

Далеко за окном ревел не успокаиваясь какой-то паровоз. Не деевский ли?

Не спуская дитя с рук, Рваный нащупал на бедре планшетку, выудил нужный листок и шлепнул на него печаткой.

Деев забрал дорожный лист. Выходя, с неловкостью тронул выломанный засов, покосился было на хозяина извинительно — тот лишь махнул: шагай давай!

— Эй! — окликнул уже из раскрытого окна.

Деев оглянулся.

Рваный стоял в оконном проеме, как в картинной раме, прижимая к себе ребенка.

— Сразу за городом, на станции Донгуз, дежурит заградотряд, — сказал негромко. — Шерстят все поезда. Найденных беспризорников ссаживают и высылают обратно в Бузулук.

— Заградотряд? — не поверил Деев. — Против детей?

— Ищут бандитов. А детей — заодно, чтобы не шастали в Туркестан и не мёрли по дороге. Распоряжение командующего Туркестанским фронтом.

Два лица смотрели из окна: бурое скуластое, в морщинах и шрамах, — и нежное детское.

Только сейчас Деев заметил, что волосы у ребенка золотые совершенно, а глаза прозрачно-голубые.

Он кивнул благодарно и побежал к “гирлянде”.

Беспризорников Деев распихал по третьим полкам девчачьего вагона. Легче всего их было бы спрятать в лазарете, где пустовали многие нары, но с фельдшером разве договоришься! А вот с сестрами, да и с самими девчонками, — вполне. Зыркнул на всех посуровее, рявкнул построже: чтобы ни пика у меня! — те и притихли.

Зайцам сказал: хотите в эшелоне остаться и в Туркестан отправиться — терпите. Лежите под самым потолком, втянув руки-ноги, а также носы и языки, — и чтобы шуму от вас было не больше, чем от улиток! Не кашлять, не чихать, вшей не искать. Дышать и то вполсилы. Если хоть одного обнаружат — ссадят всех. А ну по местам, живо! Взметнулось пацанье по нарам вверх и пропало, словно и нет никого. Только махоркой дешевой пованивает.

Кухоньку Деев прибрал как мог. Рассыпанную крупу собрал обратно в мешок, разбросанную посуду разложил по печкам-полкам, раскиданную траву сгреб в кучу. Так и встретил вернувшихся повара с комиссаром — ползая по кухонному полу и шаря по углам.

— Ревизию провел, — пояснил, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль с колен. — Внеочередную.

Посмотрела на него Белая странно, ничего не сказала.

Добыча у них с Мемелей была знатная — две охапки сушеной черемши, еле дотащили до состава. Дикий чеснок пах так остро, что у обоих слезы проступили, пока несли.

Деев велел сейчас же раздать черемшу детям — с наказом, чтобы жевали старательно и подолгу; и скоро “гирлянда” наполнилась едким чесночным духом, а слезы покатились уже у сестер. Порцию в девчачий вагон Деев отнес сам. Так эшелон и покатил из Оренбурга, на версту воняя чесноком и увозя в одном из вагонов контрабанду — пару дюжин мелкого пацанья, притаившегося под самым потолком, над головами озадаченных девчонок…

До станции Донгуз тащились час — и весь час Деев простоял в своем купе, прислушиваясь к звукам за гармошкой. Как остановить комиссара, если та надумает выйти из купе и отправиться бродить по эшелону, — так и не придумал. Можно было о чем-то спросить (о чем?) или что-то рассказать (что?), но голова никак не хотела сочинять. Да и не умел он театры разводить.