Гузель Яхина: Юбилей

Нос крупный, мясистый, на переносице – две поперечные складки. Брови кустистые, почти черные, с редкой проседью. Глаза темно-бурые, радужка мутная, белки желтоватые, со слюдяным блеском. Подглазные мешки землистого цвета. Кожа на щеках ноздреватая, местами в крупных оспинах…

Одетый в шелковую пижамную пару вождь полулежал в кровати, приподнявшись на локтях, и рассматривал себя в зеркале. Большой трельяж был изготовлен по специальному заказу в мастерской Казанского оптико-механического завода и отражение давал особое, глубинное: в каком бы из углов комнаты человек ни находился, в зеркалах он полностью обозревал помещение и себя в нем с головы до пят в каждой из трех массивных граненых створок. В трельяже отражалась сейчас вся спальня, целиком, от мелкоузорчатых узбекских ковров, в несколько слоев накиданных на пол, до гипсовых цветов на потолке. И лицо свое на темно-рыжем фоне кроватной спинки из карельской березы вождь видел крупно и четко, в трех ракурсах.

Уши большие, грубой лепки, с вялыми мочками, правое чуть выше левого. Волосы пышные, темно-серые, с густой проседью. Лоб низкий, с одной глубокой продольной морщиной и многими мелкими. Надбровные дуги ярко выражены…

Вождь отбросил одеяло и встал, босиком прошлепал к трельяжу. Не глядя протянул руку к окну и резко дернул в сторону многослойные складки тюля, впуская в помещение яркий дневной свет. Отражения стали резче, налились цветом и объемом. Он приблизил лицо к зеркалу и оскалил рот – на стекло легло матовое облачко пара.

Зубы длинные, охристо-серые, стесанные. На правом клыке большой скол. Межзубные щели широкие. Десны местами кровоточат. Язык сизый, покрыт серым налетом…

Верно, это из-за недавнего юбилея. Торжества по случаю семидесятилетия были непродолжительные, но пышные. Вождь не хотел их – хотела страна. Пришлось уступить. Специально организованный комитет из семидесяти пяти членов партии (включая режиссера Александрова, композитора Шостаковича, писателя Фадеева, академика Лысенко, всю молодую и рьяную клику маленковых-хрущевых-булганиных-сусловых, а также заботливый женский пол в лице трактористки Ангелиной и сменного мастера Ивановской мануфактуры Ярыгиной) порывался развернуть скромный праздник в каскад феерических мероприятий. Вождь не дал. Ограничились торжественным заседанием ВКП(б) в Большом театре и правительственным приемом в Кремле.

Губы бледные. Носогубные складки резкие. Усы густые, серые, с пожелтевшей от табака проседью. В углах рта – мелкие сухие трещинки…

Все присылаемые подарки вождь велел сразу отправлять в Музей революции, где было решено открыть посвященную юбилею выставку. Экспозиция заняла семнадцать залов. Смотреть поехал глубокой ночью, когда на усыпанных снегом дорогах Москвы не осталось машин, а дома погасили окна. Бледный не то от волнения, не то от недосыпа экскурсовод кружился по отдраенным в ожидании высокого гостя залам, с воодушевлением демонстрируя витрины, уставленные дарами народной любви. Пахло недавней уборкой – мокрыми тряпками и мылом, теплым воском; вождь опустил глаза на сияющий медовым блеском паркет и увидел в нем собственное отражение.

А дары и правда были щедрые. Все сто семьдесят восемь народностей и национальностей Советского Союза (включая спасенных на грани выживания чукотских кереков, и освобожденных от многовекового средневекового рабства турфанцев с мачинами, и благодарных за переселение на новые земли чеченцев, крымских татар, калмыков, балкарцев, понтийских греков, немцев) прислали своему отцу – отцу народов – кропотливо изготовленные, наполненные самыми глубокими и искренними смыслами приветы: бюсты вождя – из редкого зеленого янтаря, из не менее редкого кудрявого малахита, из жадеита и оникса; портреты – вышитые на бархате, парче, гобелене, выбитые на моржовой кости, черненные на серебре, патинированные на латуни, гравированные на стали, бронзированные на дубленой коже. Братские, дружественные и все остальные народы мира были солидарны: профиль вождя на рисовом зернышке от Китая, анфас – на цельном куске черного опала от Красной Африки…

Вождь лениво скользил глазами по шкафам и полкам, про себя удивляясь первобытному пристрастию людей ко всему блестящему. Большинство подарков сверкали гладкими боками и гранями, отражая и приумножая и без того яркий электрический свет: створки серебряной шкатулки из Монголии, клинок инкрустированной шашки из Махачкалы, стёкла именного трактора из Харькова… – все было отполировано так тщательно, что, приблизившись и сощурив глаза от блеска, в каждом из предметов можно было разглядеть себя, как в зеркале.