Омар Суфи - Последний аккорд

Услышав эту историю, во мне заискрилась надежда. Может мной тоже кто-то заинтересуется. Я же «Рениш» начала века — настоящий антиквариат, мать вашу…

Извините, извините, не выдержал…

«Газон» тоже в одно время думал, что скоро его пустят на металлолом, а вот те на… возродился. Мы долго говорили с ним на разные темы. Он мне рассказывал про своих начальников, которых возил в шестидесятые годы. Первый начальник, замминистр, так вжился в свое кресло, что когда того сняли, у него сперва случился инфаркт, а потом когда он оклемался, всеми силами старался купить «газон», хоть уже и не работал на правительство — его на пенсию отправили. А «газон» ему придавал бы ощущения нахождения на должности. Люди — странные существа.

Через некоторое время в консерватории действительно начались перемены, и я уже как-то подумал, что может и мой час грянет. Война с Арменией в 1994 году остановилась, история смыла функционеров типа тех, кто грозился выкорчевать западную классическую музыку, и в городе опять полным ходом стали давать концерты. Смутные времена мне пришлось переживать не впервые, и я знал, что рано или поздно все станет на свои места.

Правда менялась публика. Из города уехало много представителей интеллигенции в силу экономических трудностей.

Для меня было важно, чтобы меня отреставрировали и вновь на мне играли. Однако пришлось еще проваляться два года в классной комнате до тех пор, пока как-то в класс не забрел один из старых бакинцев — знатоков музыкальных инструментов. Он просто чуть было не упал передо мной на колени от восхищения. Далее он пошел к завхозу и стал уговаривать выделить средства для моей починки. Завхоз мало понимал в ценностях «Ренишей» и вообще каких-либо инструментов, хотя он прекрасно знал, как их можно загнать налево. Средств на мою починку не нашли и вообще посчитали, что легче и дешевле купить новый инструмент. Поэтому меня решили отдать в какой-то новооткрывающий музыкальный центр азербайджанского джаза. Помню, как раньше я к джазу в доме у Гасымовых относился с некоторым высокомерием, но после Сабира я к этому жанру стал относиться иначе. Плюс в Баку в пятидесятые–восьмидесятые годы выросли блистательные мастера, среди которых более всего известен Вагиф Мустафазаде, тоже сгубленный временем и окружением, также как и мой Сабир.

Центр находился — где бы вы думали? — на улице Мамедалиевой, на которой расположилось… трудно вообразить, что это совпадение… немецкое посольство! Вот те на! Даже мои поржавевшие опоры и каркас затрещали, клавиши и молоточки, изъеденные насекомыми заиграли! Да, прямо в первый день я услышал… не (до) — мец (ре) — ку (ми ) — ю (фа) речь.

Вам, наверно, интересно узнать — будет ли хеппи-енд? Слушайте дальше…

Глава центра — полумузыкант-полубизнесмен Искендер был хваток, дерзок, и как только увидел меня, слава Богу, сразу сообразил, что можно как-то привлечь немецкое посольство в дело моей реставрации. В один из дней в центре появился немецкий дипломат по имени Гюнтер и с интересом разглядывал меня. Вокруг шел ремонт — центр вот-вот должен был открыться и посреди всей этой вони от красок и химикатов Искендер и Гюнтер договорились, что немецкое посольство возьмется за мою реставрацию, выделит средства, а может даже привезет специалиста из Германии! Вы можете представить, что я чувствовал!

Прошло, однако, еще несколько месяцев и ничего не произошло. Ремонт закончился. Центр начал функционировать… как ресторан. В ресторанном зале находился большой рояль, а я же должен был служить в другой комнате профессиональному развитию молодых джазистов. Как всегда, пианино досталось роль подсобного инструмента. Хотя бы так… Ну просто очень хотелось, чтобы меня по быстрей отреставрировали.

Через некоторое время я узнал, что этого дипломата Гюнтера отозвали обратно в Германию. Он был так увлечен разгульной жизнью в Баку, и его дипломатическая зарплата в те годы была просто состоянием в Азербайджане, что он каждый вечер устраивал пьянки и оргии у себя дома. Под конец это всем надоело и его отправили на родину. Я не терял надежды, что придет новый культурный во всех смыслах атташе из посольства, и мои дела наконец-то сдвинутся.

Увы, через некоторое время Искендера сняли с должности директора джазового центра и назначали какого-то обалдуя при бабках. В музыке он ни черта не соображал — знал только, как делать деньги.

Вместе с тем, в центр приходили всякого рода музыканты и один из них по имени Рагим, который проучился в Москве и, вернувшись по зову родителей на родину, теперь пытался найти себе место в новом капиталистическом обществе одной из пост-советских республик, обратил внимание на меня. Поначалу он мне не понравился. Когда собирались в центре музыканты, он только и жаловался на свою глупую уступчивость, которая вернула его обратно из Москвы в Баку.